Вторжение. Книга 1. Битва за рай - Джон Марсден

А самый жаркий спор, в который я ввязалась, был воистину глупым. Ну, не знаю, возможно, все споры воистину глупы. Мы заговорили о цветах автомобилей, о том, какие краски сильнее бросаются в глаза, а какие меньше. Кевин сказал, что самый броский цвет — белый и наименее заметный — чёрный. Ли стоял на жёлтом и зелёном, а я заявила, что это красный и хаки. Не помню, что говорили остальные, но вдруг все ужасно разгорячились.

— А почему, как ты думаешь, «скорая помощь» и полицейские машины всегда белые?! — почти кричал Кевин.

— А почему, как ты думаешь, пожарные машины всегда красные? — кричала я в ответ.

— А почему тогда так много жёлтых такси? — Ли тоже повысил голос, хотя и не думаю, что его действительно это взволновало.

И это продолжалось и продолжалось. Я считала, что стою на твёрдой почве, защищая цвет хаки, ведь именно этот цвет использует армия, но Кевин рассказал какую-то длинную историю о том, как он чуть не столкнулся с какой-то чёрной машиной через неделю после того, как получил права.

— Это не доказывает, что чёрный цвет трудно заметить, — возразила я. — Это говорит только о том, что тебя не следовало выпускать на дорогу!

Совершенно не помню, чем закончился этот спор, а это также доказывает его бессмысленность.

Но в ту последнюю ночь, когда мы сидели вокруг костра, играя в «ужасную исповедь», Робин вдруг заявила:

— А мне не хочется возвращаться. Это лучшее место в мире, и это была наилучшая неделя.

— Да, — вздохнул Ли, — здорово было.

— А я жду не дождусь, когда наконец смогу принять горячий душ, — сказала Фай. — И нормально поесть.

— А давайте это повторим, — предложила Корри. — Вернёмся сюда, на это же место, в той же компании.

— Да, точно, — поддержал Гомер, явно думая о том, чтобы ещё пять дней провести, восхищаясь Фай.

— И никому об этом месте не расскажем, — сказала Робин. — А то сюда все потащатся и быстро тут всё испортят.

— Здесь отличное место для лагеря, — поддержала я. — Но в следующий раз нам надо всерьёз поискать, где жил тот Отшельник.

— У него прямо здесь могла быть какая-то хижина, просто она уже развалилась, — предположил Ли.

— Но он же так здорово построил мост. Вряд ли он свой дом построил бы хуже.

— Ну, может, он жил в какой-нибудь пещере или ещё где-то.

Мы вернулись к игре, но я ушла спать до того, как меня вынудили признаться во всём том, чем мы занимались со Стивом. Я решила, что я уже и так сказала достаточно, поэтому постаралась исчезнуть вовремя. Но заснуть не смогла. Я уже говорила, что обычно спала как сурок, но в последние ночи сон ко мне не шёл. К собственному удивлению, я осознала, что мне хочется поскорее вернуться домой, узнать, как там дела, убедиться, что всё в порядке. Меня терзала непонятная тревога.

Утром все начали собираться спозаранку, но, как это обычно бывает, девяносто процентов дел вы можете сделать в первый час, зато остальные десять процентов растягиваются по меньшей мере часа на два. Это «Закон Элли». В общем, было уже почти одиннадцать часов, когда мы были готовы двинуться в обратный путь. Солнце начинало пригревать. Мы в последний раз проверили, хорошо ли погашен костёр, с сожалением окинули взглядом нашу тайную поляну — и отправились.

Подъём был крутым, и вскоре мы начали понимать, почему нам не слишком хотелось отправляться назад к Тейлор-Стич, ведь идти придётся целый день. Нас прежде всего подталкивало вперёд желание — кроме желания Фай принять горячий душ и нормально поесть — узнать, где же эта тропа выходит наверх. Непонятно, почему мы — и множество других людей за долгие годы — умудрились её не заметить. И потому мы продолжали тащиться по тропе, потея и ворча на самых трудных участках, иногда подталкивая друг друга, когда пробирались сквозь узкую щель в Ступенях Сатаны. Я заметила, что Гомер постоянно держится поближе к Фай, поддерживая её, когда ему эго удаётся, и что та ему улыбается, отчего он сразу краснеет. А что, может быть, Гомер действительно ей нравится, думала я. Или её просто забавляет, что он крутится рядом? Гомеру это пошло бы на пользу. Одна девушка могла отомстить ему за всех нас.

Наши рюкзаки стали намного легче, поскольку мы почти всё съели, но всё равно через какое-то время они стали казаться нам такими же тяжёлыми, как прежде. Но мы ведь должны были уже скоро добраться до гребня, и это нас воодушевляло. Вот только вопрос был в том, насколько мы близки к концу пути. Тропа внезапно повернула от Ступеней Сатаны и растворилась на голой части склона, на месте давней осыпи. Мы в первый раз очутились на открытом месте с того момента, как покинули наш лагерь. И нам понадобилось несколько минут, чтобы снова отыскать тропу по другую сторону осыпи, потому что там она стала более узкой и незаметной. Тропа шла по открытому месту, но для того, кто стоял бы на гребне, она оставалась невидимой. Да если бы кто-то на неё и наткнулся, то, скорее всего, принял бы за звериную тропку.

Но тропа упорно поднималась вверх и наконец закончилась у огромного эвкалипта, рядом с горой Вомбегону. Последнюю сотню метров нам пришлось пробираться через такие густые заросли, что мы были вынуждены сгибаться вдвое, чтобы пройти там. Это было похоже на какой-то туннель, но устроено весьма умно, потому что люди, смотрящие с Вомбегону, увидели бы только непроходимый кустарник.

Эвкалипт стоял у основания нагромождения голых камней, которые тянулись отсюда до вершины Вомбегону. Дерево было весьма необычным, потому что имело несколько стволов, исходящих от одного корня, — видимо, они каким-то образом разделились в самом начале роста и теперь росли чашей, как лепестки мака. И тропа на самом-то деле заканчивалась прямо в середине этого дерева, она хитроумно заманила нас в чашу, нырнув под одним из стволов. Чаша эта была так велика, что мы всемером без труда устроились в ней. По обе стороны от дерева и внизу под ним мы видели дикие заросли Ада, наверх уходили голые камни, на которых, как сказала Робин, не могло остаться никаких следов. В общем, местечко было спрятано идеально.

Мы немножко отдохнули, но не слишком долго, потому что у нас практически не осталось еды и мы оказались слишком ленивы, чтобы взять с собой воды из ручья. А до нашего преданного «лендровера» идти было ещё минут сорок. Но в конце концов мы дошли до него, машина стояла там же, где мы её оставили, притаившись под тенистыми деревьями, терпеливо ожидая нас. Мы с восторженным криком подбежали к «лендроверу» и первым делом набросились на воду, а уж потом на еду; мы слопали даже ту здоровую пищу, от которой с пренебрежением отказались пять дней назад. Просто удивительно, как быстро могут меняться ваши предпочтения. Я помню, как однажды слышала по радио рассказ о том, как в конце Второй мировой войны военнопленные в момент их освобождения были благодарны за любую кроху еды, а уже через два дня жаловались на то, что им дают куриную лапшу, а не томатный суп.

Так и с нами было... и гак оно и есть. В тот день возле «лендровера» я мечтала о мороженом, которое выбросила из холодильника неделю назад, потому что в нём было слишком много кристалликов льда. А в этот момент всё бы отдала за то, чтобы это мороженое очутилось в моих руках. Просто поверить не могу, с какой лёгкостью я его выбросила. Но думаю, что, очутившись дома, через час-другой могла бы снова его выбросить.