Ведьмина Ласка - Мию Логинова

я как застрял в зверином теле, так и остался. Подозрительно? А то! Ещё решат, что тоже упырь какой и вилами заколют…

У нас в селе с этим быстро! Старики все рассказывают сказки про Навье. А остальные, бабы особенно, только рады. Мужикам-то что? Им бы только не пилили жёны. Попросят упыря вилами — так за-ради бога, только б свой загривок не кусала баба лютая.

— И Иринку не я. Сама утопилась, камня на шею не вешал…

— Зато приплодом одарил! — притихшая было кукла оживилась. Подскочила, как со стола спрыгнет, под ноги мне, будто от личного оскорбления, тычет пальцем, распахнула злые свои глазюки.

— Не со мной одним валандалась, — уверенный в своей правоте, огрызнулся я. Ну, правда ж, не только со мной. До того и к Илюхе-кузнецу захаживала и с Генкой на сеновале лично видал!

— А приплод всё равно твой был.

Вот упрямая тварь! Хуже сварливой жены.

— Тебе-то откуда знать? Чай не докторша с аппаратом…

— Кровь твою дурную за версту чую! Воняет, как от отхожего места, — вздёрнув острую бороду, куколка подбоченилась. — Не смей Ваську соблазнять! Узнаю только — всё ей скажу, тогда на веки вечные зверем останешься. Понял?

За окном что-то загремело, мы оба наперегонки кинулись к раме, таясь, как два партизана.

— Ещё один на мою голову, — стукнув по лбу ладошкой, запричитала кукла. — Лихо одноглазое! Это ж надо, настолько не уметь выбирать себе окружение, а?! То этого вот пригрела, хуже змеюки подколодной, то Лихо на ужины привечает! Ну ни дать ни взять сердобольная, вся в мать. А мне спасай да храни. Бедная я бедная… — качая головой, наседка эта, кудахча, сползла с подоконника и замерла у стены, как неживая. Будто и не было ничего. Ни упрёков, ни разговора странного.

Да и черт бы с ней. Вновь накинув, одолженную без спроса, рубаху юркнул за двери, чтобы обойти дом и с той стороны заявиться, как если б и правда в гости зашёл. Выждал, когда гость свалит, вырулил со стороны огородов.

— Доброго вечера, хозяюшка. До чего вкусно пахнет у тебя стряпнёй. Угостишь, может? — от запаха борща и правда живот свело. Очень хочется поесть как человек, ложкой, да за столом сидя, а не мордой в миску, чтоб вся борода потом мокрая. Фу!

— Добрый вечер… — Васька выглядела растерянной. Видать, от всего того, что успел подслушать из разговора. Выходит, что же это? Ладомила и правда ведьмой была. И эта её наследница тоже, а старики в деревне про упырей и остальных не врали со скуки?

Впрочем, если б все россказни, то разве ж превратился бы я в ласку по Иркиному хотению, щучьему велению? Как в сказке, твою мать. Что-то только сказка недобрая совершенно.

— Так ведь это… нету уже ничего. Борщ он это… упал.

— Сам? — от насмешки в голосе Васька зарделась и поджала губы.

— Помогли!

— Что ж за помощники такие, хуже монгольского нашествия?

— А тебе какое дело, до моих помощников-то? — Василиса присела на крылечко, задумчиво глядя куда-то мимо меня.

— Да не гневись уж, хозяйка, чего я тебе дурного-то сделал, что рычишь, как пёс сторожевой? — от упрёка она как-то сжалась вся, понурила плечи стыдливо. Удачно значит, я по совести кирпичом словесным. Совестливая, сердобольная, как кукла и сокрушалась.

— Да я не знаю тебя совсем, ходишь туда-сюда.

— А у нас принято с соседями дружно жить. Ты что же, городская небось? Только там всю жизнь живут под носом друг у друга и даже имён не ведают, а помрут и не узнает никто. Тьфу. Разве это жизнь?

Васька пожала плечами.

— Там овощи есть в холодильнике, салат будешь?

— Давай помогу, что ли? Не безрукий, — поднявшись протянул ей руку. Васька осмотрела её скептично, как если б проверяла, не в грязи ли, но потом вложила свои пальцы в ладонь, чтоб помог подняться и, тут же суетно отняв назад, засеменила в дом.

Первым делом, я бросил взгляд на куколку. Ну тряпка бездушная! Где осталась в конце беседы нашей, там и сидит, стену подпирает. Уж, грешным делом подумал, не привиделось ли всё?

Василиса принялась суетиться у холодильника, выкладывать овощи на стол, достала доску для резки.

— Эх ты, городская девочка, — оттеснив её, сам ополоснул спелые, налитые соком и пахнущие огородной свежестью томаты, колкую, упругую шкуру коротеньких огурчиков, явно молоденьких ещё, зеленушку всю, что выудила из закромов своих. — Где плошка у тебя салатная или ещё что?

Васька притащила глиняную салатницу, а я принялся прямо над нею нарезать помидоры, чтобы сок стекал по рукам и ножу туда, в плошку, а не по столу. Крупные куски, как в деревне заведено. — Ты пока траву свою пошинкуй и лук доставай. Да сама не чисти. Реветь будешь. Жуть как ревущих девчонок не люблю, с детства, — до чего же хорошо себя человеком снова ощущать! Держать в руках нож, обед стряпать. Бабка всему научила, так что по этой части проблем никогда не имел. Выживать сам и обсуживать себя могу играючи. Обычно, конечно, старался не сильно рутиной убиваться, а тут с тоски по привычным вещам аж даже приятно как-то.

Морозец только от внимательных взглядов кота и ворона. Как будто я им всем первый враг на селе! Нашли крайнего! Ну, забросила судьба. Что теперь? Как будто лично у них рубль золотой украл, ещё царский.

— А ты далеко живёшь? — поинтересовалась Васька, ссыпая с деревянной, выскобленной доски зелень в миску.

— В деревне, на первой линии к лесу. Минут десять пешком отсюда, — когда-то у нас был крепкий, добротный сруб. Отец, хоть и пьяница, с деревом хорошо обращался и за домом всегда следил. Да и бабка его пилила исправно, чтоб не ленился. Помню, сядет за ужином и давай бухтеть: " — На нос по осени капать будет, надо бы крышу подлатать. И порожки шатаются, подмыло. А у меня ноги больные, старые. Переломаюсь, как пить дать, будет вам морока с лежачей обузой".

Вот, вроде и не было мне счастья в том доме, а вновь потяжелело на душе. Противно его в запустении видеть. Брошенка, никому не нужный, прям как я сам. Разберусь с проклятием Иринкиным, вернусь как-то в деревню и починю! Придумаю что-то… Бороду отращу, чтоб старше казаться. Совру, что в городе на заработках был, да прогорелся, и вот вернулся в родные края… Авось, поверят. Правда, без денег не сильно разгуляешься и восстановишь. Надо бы работу искать, а я толком не умею ничего. Хоть ты лбом об стену бейся, какой-то тупик на