Кто осудил Иисуса? Точка зрения юриста - Веддиг Фрикке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выдвигаемое в этой связи множество гипотез указывает на трудности формирования концепции воскресения Иисуса. Одно из мнений, высказанное в определенных кругах, состоит в том, что Иисус не умер на римском кресте, а дожил до глубокой старости в Индии, где стал достаточно влиятельным человеком.[90] Более древняя теория утверждает, что когда Иисуса сняли с креста, он еще был жив – факт, якобы не замеченный римским сотником, – и что Иосиф из Аримафеи со своим помощником, не замеченные римскими стражниками, унесли его и выходили. Так возникло предположение, что он воскрес из мертвых.
В середине XIX века толкователь из Гейдельберга Х. Э. Г. Паулус так восстановил события:[91] Иисус выжил в суровом испытании. Он облачился в одеяние, одолженное у садовника. Однако слабость заставила его остаться здесь же в саду. Когда Мария Магдалина заметила его, он запретил ей касаться себя, потому что его тело все еще изнывало от боли. К полудню он почувствовал достаточно сил, чтобы отправиться в Эммаус. Позже он даже предпринял путешествие в Галилею. Однако это ослабило его здоровье, и он скончался от столбняка.
Особенно интересный рассказ придумал сын епископа Маркион, которого Эгон Фридель считает наиболее выдающимся теологом II столетия: будучи Богом, Иисус не мог пострадать или умереть. С другой стороны, поскольку рассказы о страданиях Иисуса все еще ходили среди верующих, Маркион и его многочисленные последователи распространили следующее предположение,[92] которое сохранил для нас отец Церкви Ириней. Симон Киринеянин не только доставил крест на Голгофу, но и чудом заменил Иисуса на нем – был распят вместо самого Иисуса. Тем временем настоящий Иисус, затерявшийся в толпе, посмеивался над казнью своего двойника.[93] Маркионизм процветал долгое время, но столетия спустя перестал играть какую-либо роль в сознании верующих. Наконец, в 325 г. н. э. на Никейском соборе утвердилось учение Павла о воскресении Иисуса.
Воскресение Иисуса a priori принимается верой. Однако исторически можно подтвердить лишь то, что первые провозвестники Евангелия верили в Воскресение, как об этом сказал Петр в своей проповеди на Пятидесятницу: «Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели» (Деян. 2, 32).[94]
Рассказ о событии не следует путать с самим событием. Повествование всегда окрашено авторским отношением и намерением. Борнкамм пишет:[95] «Событие, связанное с воскресением Иисуса Христа из мертвых… исключено из историографии». Проповедь воскресения изначально взывала к вере, а не к исследованию доказательств. «Для веры решающее значение имеет не исторический факт физического воскресения Иисуса, а то, что для меня он Воскресший», – формулирует Бультман.[96] А Кюнг пишет:[97] «Происшедшее немаловажно. Масштаб происшедшего настолько велик, что выходит за рамки истории мира. Произошло трансцендентное событие – переход из человеческой смерти во всеохватывающее измерение Божье». Несмотря на все попытки истолковать этот факт по-своему, Павел, очевидно, рассуждал подобным же образом. Подобно всем верующим евреям во все времена, Павел произносил гимн хвалы из молитвы «Восемнадцать благословений»: «Благословен Ты, Господь, возвращающий мертвых к жизни».
Павел описывает воскресение как «тайну», обращение физического существования в духовное:[98] «Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия и тление не наследует нетления» (I Кор. 15, 50). По мнению Павла, воскресение не является исключительно участью Иисуса; оно не может рассматриваться только как «личное воскресение» одного человека; согласно паулинистскому мировоззрению, воскресение означает, что Дух Господа помогает человеку преодолеть зло и таким образом победить смерть.[99] «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (II Кор. 3, 17). Вера Павла в воскресение соответствует тому, как видели ученики Иисуса после его вознесения, и на это указывает сам Павел (I Кор. 15, 5–8). В обоих случаях имеется в виду духовное явление, недоступное физическому зрению.
Глава третья. В поисках исторического Иисуса
Хроники молчат
Историки I века в своих упоминаниях о христианах ограничились несколькими несущественными строчками. Ни один нехристианский (т. е. нейтральный) источник ничего не сообщает об Иисусе из Назарета. Это поразительно, особенно в свете того факта, что многие авторы подробнейшим образом описывали ситуацию в Палестине того времени. Среди них римский историк Плиний Старший (23–79 гг. н. э.), а также еврейский писатель и философ Филон Александрийский (ок. 20 г. до н. э. – 50 г. н. э.). Немалая заслуга Филона состоит в том, что он служил связующим звеном между еврейской традицией и греческой культурой. Кроме того, он известен своим смелым выступлением перед Калигулой. Филон прекрасно знал историческую ситуацию, на фоне которой проходила деятельность Иисуса, однако нигде в его работах Назарянин не фигурирует. Он обличает жестокие казни, санкционированные Пилатом, но о казни Иисуса у него ничего нет.
Плиний Младший также заслуживает упоминания. Будучи проконсулом Вифинии, он в 111 году ссылался на быстрое распространение новой веры в своем письме к императору Траяну. В его трудах нет ни слова об Иисусе. Не упомянут Иисус и в произведениях историка Иуста Тивериадского (хотя до нас дошли только фрагменты его работ). Иуст был современником Иисуса и жил в одной местности с ним.
То же самое относится к писаниям ессеев, обнаруженным в 1947 году. Эта секта имела своего рода монастырь в Иудейской пустыне, в Кумране, близ побережья Мертвого моря. Об Иисусе из Назарета в Кумранских свитках не говорится, хотя они были составлены в то время, когда деятельность Иисуса, судя по свидетельствам, была особенно активна и происходила неподалеку от той местности.
Тексты, найденные в Кумране, содержат изречения, совпадающие по форме, иногда слово в слово, с изречениями Нового Завета. Особенно очевидны параллели с Нагорной проповедью. Братские отношения считались среди ессеев религиозным долгом, любовь к ближнему – этической заповедью. Ессеям запрещалось давать клятвы, вместо этого им предписывалось говорить только «да, да» или «нет, нет». Бедность, смирение и аскетизм были их идеалом. Они верили в бессмертие души. Ритуальная жизнь была сосредоточена вокруг омовений, которые рассматривались ими как очищение от грехов. Заповедь о любви к врагу закреплена в