If I’ve got to go – если надо ехать - Елена Мищенко

Гранит, действительно завезли на площадку через два дня. Кто из них принял Шишко за Шишкина – начальник управления или референт из Совмина, я так и не выяснил.

А что же стало с художниками-мастерами, многолетнюю работу которых уничтожили бездарные и безжалостные чиновники? Многие после этого потеряли бы всякий интерес к работе. Однако Мастер потому и является Мастером, что не поддается жестоким ударам бездарных современников, так как вся его жизнь – это творчество, без которого он не может существовать. Ада Рыбачук и Владимир Мельниченко неоднократно возвращались к теме памяти и трагедии Бабьего Яра. И вот, когда в годовщину Бабьего Яра Союз кинематографистов Украины провел международный кинофестиваль «Бабий Яр. Нетерпимость», им предложили его оформить. Для оформления помещений художники выбрали пластическую форму аппликаций на темы «Когда рушится мир» и «Расстрелянный звук». После этого они уже не могли расстаться с этой темой и решили подать ее в монументальной форме. Так родилась идея создания гобелена. Предстоящая работа состояла из многих проблем: не было достаточного количества и качества шерстяных ниток, нужны были спонсоры для приобретения материала. Эскиз и задачи выполнения были сложными, даже профессиональные ткачихи отказались от этой работы, нужно было самим овладевать техникой ткачества. И Ада с Володей сделали все своими руками! Огромный гобелен размерами 4,5 на 2,5 метра поражал своей силой, метафоричностью и скупостью художественных средств.

– Когда уничтожали наши рельефы (Стену памяти), – рассказывала Ада, – я перестала ощущать цвета. Лет десять мир для меня был черно-белым. Так и в гобелене. Свет сжимается, как шагреневая кожа. Цвета исчезают.

Когда-то, объясняя решение своей «Герники», Пикассо сказал, что сначала он рисовал кричащего человека, но, в конце концов, человека не осталось, виден только крик…

Гобелен построен на реалистических элементах – мать и дитя, лес рук, падающие тела, но весь он источает ужас катастрофы Бабьего Яра. Шесть лет каторжной работы. И опять закупочные комиссии не спешат приобретать это произведение, чтобы разместить его на должном месте в музее. Презентация этого гобелена, названного авторами «Когда рушится мир», состоялась в 2002 году в посольстве Германии на Украине. «Невероятную силу духа, чувство достоинства и даже какое-то просветление излучает этот огромный шерстяной прямоугольник, – пишет журналист Ирина Панченко. – Нельзя объяснить, каким образом удалось авторам достичь такого эффекта».

На проспекте к выставке Ады Рыбачук и Владимира Мельниченко кинодраматург Владлен Кузнецов написал: «Будем верить, что еще до Страшного Суда человечество и покается в своих грехах, и излечится от них. Чему, конечно же, не в малой степени должно способствовать подлинное искусство. В том числе искусство замечательных художников и скульпторов Ады Рыбачук и Владимира Мельниченко».

Обо всем этом я вспоминал, работая над эскизами мавзолея. Среди различных формулировок, определяющих, что такое человек, есть и такая: «Человек – это существо, погребающее своих мертвых», приписываемая русскому философу Николаю Федорову.

Если рассуждать шире, то не только погребающее, но и поминающее, оплакивающее, скорбящее и, главное – помнящее. Память об умерших и погибших необходима. Она дает преемственность, а без преемственности поколений нет развития человеческой культуры.

К сожалению все, что я здесь вспоминал, говорило о том, что советский аппарат делал все, чтобы память о трагедиях, память о людях, память о неугодных деятелях искусства, о подлинных талантах предать забвению.

Изменения в жизни Украины вселяют надежду в более разумное решение этой проблемы.

Я готовился к очередной, уже 24-й выставке. Центральный клуб Норд-Иста Ыет Branch предоставил мне большой зал размерами 20 на 20 метров. Зал был без окон, так что все стены можно было использовать. Выставка намечалась ретроспективная. Я рассчитывал выставить 56 картин. Зал был чудесный, но в нем был один недостаток. Он был многофункциональным. По вечерам там лихо отплясывали пожилые американцы, демонстрируя свою не иссякшую бурную жизнеспособность. Днем расставлялись столики, за которыми эти же жизнелюбы сражались в покер. Когда я заходил в этот зал, они покидали своих партнеров и, выделив мне очередную порцию great, wonderful, beautiful, стремительно мчались назад к своим картам. В этот день я как раз ездил договариваться насчет размещения экспозиции. Вернувшись домой, я обнаружил, что на телефоне светится сигнал answering machine. Я нажал кнопку:

– You have one mеssage (у вас есть одно сообщение).

И тут же знакомый мужской голос бодро произнес по-английски:

– Здравствуйте, Алекс. Это мистер Питман. Перезвоните мне, пожалуйста. Это в ваших интересах. Мой номер телефона: 215 и т. д.

Здравствуйте, я ваша тетя! Прорезался бизнесмен-жулик. Какие могут быть у меня интересы в общении с ним! Может, опять хочет меня надуть? А может, заела совесть, и он нашел эскизы площади «Independence Squаre», которую мы рождали в творческих муках с сентиментальным маэстро мистером Бейконом, и он хочет их вернуть? Любопытно.

После окончания нашего сутяжного дела, я проходил несколько раз мимо особняка моего «благодетеля». В течение месяца его витрины худели на глазах. Потом магазин и галерея закрылись, начался ремонт, а еще через два месяца открылся огромный магазин верхней дамской одежды, и об исчезнувшем бывшем владельце никто ничего не знал. Сначала я был очень зол на него. С годами эта злость и обида как-то притупились. Я убедился, насколько он не одинок в своем стремлении ко лжи и надувательству. Этому научились многие. Удача в бизнесе определялась заработанной суммой, независимо от того, каким путем она заработана. Обыкновенный обман не смущал бизнесменов, лишь бы он давал свою прибыль. Этот принцип распространился во многом и на людей самых интеллигентных профессий – врачей и юристов.

Наш сын не проходил вместе с нами процедуры получения гражданства, его case (дело) застряло где-то в глубинах такой мощной организации, как INS. На каждую жалобу, связанную с задержкой, они предлагали сделать снова отпечатки пальцев, а это новые расходы. После третьей такой процедуры они совсем умолкли, прошел год, и нам предложили взять юриста – специалиста по этому профилю. Мы пошли к русскоязычному юристу. Выслушав нас, он сказал:

– Ваше дело утонуло среди других. Я вам составлю новое заявление, вы приложите новые документы, и мы подадим его опять. Только заплатите по таксе и дайте чек секретарю.

– Позвольте, но это же новые отпечатки, новые расходы, а через полтора года кончается гринкарта, и опять ожидание не меньше года.

– Я думаю, что больше. Зато когда прийдет вызов на appointment (собеседование), вы заплатите мне всего 400 долларов, и я пойду вместе с вами и сделаю все возможное для благополучного исхода.

На семейном совете мы решили, что все это ерунда, и на следующий день отправились к американскому юристу, специализирующемуся на гражданстве. Мистер Крук был очень похож на диккенсовского Урию Гиппа. У него были холодные и влажные ладони, несвежая, когда-то белая сорочка, перекошенный галстук и волосы, не знавшие расчески. Он таскался с огромным портфелем, набитым документами, на котором не работал ни один замок, так что эти бумаги все время стремились вывалиться, но он их ловко засовывал назад. Когда мы зашли в его кабинет, мы пришли в ужас. Два стола и компьютер были завалены огромными кипами бумаг. Он периодически восклицал «Нагй working!», выбегал из комнаты, вбегал назад и начинал копаться в этих терриконах бумаг на столе. Когда звонил телефон, он кричал секретарю: «Меня нет! Я в INS!» Тем не менее нам его порекомендовали. Он посмотрел копии наших документов и сказал: