Эдемский Маг 2 - Игорь Швейц

Глава 4

Руки Либерта тряслись, а сердце было готово выпрыгнуть из груди, будто шустрый молодой кузнечик. Архимаг скакал на своём гнедом мерине, чувствуя, как за его дрожащей спиной шло целое огромное войско. Войско, которое шагало к бою только ради своего архимага. Войско, что было обязано быть для него опорой и защитой, но по-настоящему, по каким-то неведомым причинам, пугало, страшило и пробирало мага до мурашек.

Множество разговоров и такое же множество различных голосов. Голосов всех оттенков и красок, голосов, что не могли не пробирать до дрожи пугливого бедного мага.

«Среди них наверняка есть предатели, способные собрать достаточное количество последователей и попробовать уничтожить меня, такого слабого и робкого, такого до безумия смешного и нисколечки не величественного», — думал скачущий Либерт, иногда поворачивая голову к собственному войску, плетущемуся позади. Белоснежные одежды трепетали на лёгком вечернем ветру, тонкие ломкие волосы развевались как флаг, а руки мёртвой каменной хваткой вцепились в удобные поводья.

Такое дикое множество разных голосов и толком не было слышно ни единого внятного диалога, ни единого чёткого слова или звука… Где-то в громадной вооружённой толпе брёл и тот самый командир. Мало ли какие слухи о Либерте он мог тут разносить… Люди чувствуют неуверенность и страх другого. Либерт всегда вооружался этим знанием, понимая — каждый солдат сейчас шёл в бой не из-за своего архимага, не ради него и не за него. Многие давно мечтали увидеть на месте их предводителя далеко не тощего бледного боящегося человечка…

Солнце исчезало у далёких обширных крон. Вокруг Либерта становилось всё тише и тише, а вот в войске разговоры только нарастали, перерождаясь в шумный базарный гул. Никакой дисциплины, никакого подчинения и воспитания. Солдаты говорили то что хотели и вели себя так, как считали нужным себя вести.

— Поход против сатанизма… Тьфу! Ну и брехня! Какое нам всем дело? Может назад повернём? — озвучил свои мысли старый вояка, шлем на голове которого ярко блестел чищенной сталью.

— Давид, хары чушь нести, — ответил солдату парень помоложе, презренным взглядом смотрящий прямо ему в глаза. — Мы же обязаны быть воинами добра и света, справедливыми и честными людьми. Этот поход — это давняя мечта нашего Ордена, это самая главная цель и желание архимагов. Ты что, плохо Джона слушал? Ты не вдохновился его пламенными заразительными речами?

В ответ на эти слова старый вояка, которого слушали многие и многие в этом войске, только рассмеялся себе под нос, злобно посмеиваясь и крутя головой:

— О чём ты вообще говоришь?… Да всем плевать же и на Либерта, и на Орден. Мы пришли сюда деньги зарабатывать, а не головы на полях складывать мёртвыми рядами. Верно, мужики? — спросил Давид, тут же услышав одобрительные улюлюкания.

— Пффф… Тоже мне — армия Церкви Господа. Мерзкие какие, только корчите святых… — диалог на том и закончился. Дух большинства солдат был ясен, как небо над головой. Ничего защищать они не собирались. Их интересовали только деньги и собственные жизни, никто отдавать их за Либерта и в помине не собирался.

Доспехи звучно гремели, а мечи плавно покачивались в такт ходьбе, крепко держась в кожаных ножнах. По войску волнами ходили речи. Речи, которых так боялся архимаг-предатель Либерт.

— А может ну его, этот поход? Что ж зря то помирать? Глава нашей магической башни вон какая несамостоятельная тряпка. Экая стыдство оберегать его тощую пугливую сраку, — ныл кто-то в толпе, и множество голосов повторяли его слова. Волна за волной по войску катилось нехорошее о Либерте, а командир Джон, незаметный на фоне огроменной бредущей шумной толпы, только посмеивался, наблюдая, как каждый из солдат постепенно начинал понимать не только бессмысленность похода, но и слабость их архимага.

— Ну вот боже, какое уважение к такому боязливому маменькиному сыночку? — рука воина опустилась на сверкающей в закатном свете эфес. — Даже сталь не сделает его более статным, гордым, величественным, не сделает его человеком с по-настоящему лидерским стержнем, — подытожил мысли других какой-то старец, смотрящий на реакцию и слушая слова окружающих его братьев по оружию.

Молодые и смелые, они в одну глотку говорили:

— Даже ты не боишься выступать войной на зло, обнажать против него меч и драться смело и отважно, что настоящий воин-юнец. А наш то… Либерт знатный ссыкун, все это знают. Пора сменять этого пидо…

— Шшш, не так громко… — прикрыл рот говорящему ещё один юнец. — Мы хоть и в середине колонны, однако архимаг и услышать может…

— Думаешь этот дурак не знает мнения большинства? — зовёлся воин, толкнув брата по оружию и сурово смотря на бесконечные вооружённые аккуратные толпы. — Здесь только слабак или же глупец собирается защищать Либерта. Остальные тут за деньгами, за славой, за карьерой. Никакой тощий гомик здесь ни кому не всрался!

— Очень грубо, но правдиво, — одобрительно-спокойно покачали головами вояки и тяжёлые шлема на их макушках яростно заверещали.

— У всех архимаги как архимаги, а у нас Либерт, — закончил за всех старик и все разговоры умолкли. Солдаты больше любых слов любили дело. Особенно военное.

Краешек луны наконец показался из-за лёгких невесомых туч. Россыпь звёзд затмила небосвод, провожая последние закатные лучи. Армия продолжала петлять по одинокой каменистой тропке, бодро переставляя ногу за ногой. Латы шумели, будто окружающий плотный лес, а руки были готовы в любую секунду схватиться за меч и отстоять право на собственное существование, сразиться с врагом. Мало ли что могло случится… На этой дороге многие прощались с жизнями, хоть речь обычно шла о вялых, слабых и безоружных.

Либерт старался успокоиться под мерный ход его лошадки. Стук копыт о землю, такой привычный и родной, создавал хоть какую-то атмосферу.

— Такая прекрасная погода… Вот уже и ночь нагрянула, а мы всё идём вперёд и идём. И за моей спиной бредут вооружённые отряды, что обязательно успокоят, спасут… Это же мои солдаты, я обязан верить в их преданность, — однако страшные мысли ловкими червячками грызли его душу. Будто все предатели, будто везде смерть, будто нет нигде и ни от кого защиты и помощи, словно все бросили, словно кинули, словно он беззащитен и слаб… — Вот сука! — рука опустилась на лошадь, заставив ту отчаянно завертеть головой и истошно заржать. — Ничего не помогает. Я так боюсь… И моё войско — никто тут и не собирается меня защищать, это ж ясно как день…

Топот больше не мог помочь и даже с разговором подходить было не к кому. Везде