Гимн торжествующей Любви - Анна Герман

Мне не мешали, просто жизнь была слишком трудной. Говорят, все познается в сравнении, наверное, наша очень скромная жизнь кому-то могла бы показаться зажиточной и даже райской, но кому-то нищенской. Мы не жаловались.

Когда мама смогла вместо работы прачки получить возможность преподавать в школе, появилась возможность снять хоть какую-то крошечную комнатушку, где не было лишней мебели просто потому, что не было места. У нас не было ничего лишнего – ни жилплощади, ни мебели, ни одежды, ни денег… Одно платье для школы, одно для дома, одно праздничное. Одна проблема – мои конечности росли так быстро, что вчера еще длинные рукава сегодня становились неприятно укороченными. Мама с бабушкой нашли выход, они делали на рукавах форменного платья горизонтальную складку, а подол подшивали широкой полосой, чтобы была возможность удлинить, не изготавливая новой формы.

Зато платьице всегда отглажено, а воротничок белоснежный…

И обувь начищена до блеска, ее нужно беречь, покупка новых туфель становилась событием.

Это проблема и сейчас, у меня настолько высокий рост, что просто купить что-то в магазине невозможно, как и обувь 40—41-го размера. Приходилось все шить, хорошо, что в Польше всегда в чести было портновское умение и продавались выкройки. Из старого маминого или бабушкиного платья новое мне, из двух одно, что-то перелицевать, что-то надставить… Отсутствие средств вовсе не повод ходить оборванкой.

В школе выручала форма, в институте – разные хитрости.

Это не очень трудно – жить скромно, просто не нужно переживать по этому поводу. Вокруг так же скромно жили тысячи других, Польша после войны не была богатой.

Но когда вопрос, кем быть, встал ребром, потому что нужно поступать куда-то, пришлось выбирать с учетом той самой скромности и нужды.

Мне очень хотелось рисовать, но нигде специально не училась, а рисунки на листах из школьной тетради (чаще всего тех, что оставались неиспользованными у маминых учеников) едва ли можно считать хорошей практикой. Они очень нравились бабушке и маме, но я замечала, какими грустными становятся мамины глаза, стоит ей взять в руки очередной листок.

И все-таки, окончив общеобразовательный лицей имени Болеслава Кривоустого, я понесла свои рисунки во Вроцлавскую Высшую школу изящных искусств на отделение живописи. Конечно, это было нахальством, рисуя не просто дилетантски, но и вовсе без образования, не обладая даже зачатками техники, я решила, что смогу стать художником.

Да, я прочитала все книги о живописцах, которые смогла найти в библиотеках города, скопировала несколько картин в карандаше (как мне казалось, почти гениально), изобразила на тетрадных листках самые любимые места Вроцлава, со всех сторон костел Святой Анны… Разве этого мало?

Святая простота, не ведающая сомнений просто потому, что не ведала вообще ничего. Мне нравилось рисовать, я рисовала, а техника… это дело наживное. Пусть мне покажут, я научусь. Я вовсе не была так наивна, чтобы не понимать, что люди учатся годами, что нужно изобразить десятки античных голов, носов, архитектурных деталей, чтобы вообще как-то понять законы перспективы и правила рисования светотени. Но если другие научились, научусь и я…

Документы приняли, сказав, что техники, конечно, нет вообще, но все остальное явно присутствует.

Я горячо заверила, что над техникой буду работать день и ночь, эта горячность вызвала смех, но смех добрый. Профессора тоже любят, когда студенты, даже будущие, жаждут работать над собой.

Будущее казалось радужным – я стану художницей. Настоящей, не самодеятельной, пусть даже не слишком известной, но просто писать картины профессионально уже радость.

На землю меня вернула мама.

– Анечка, тебе девятнадцать. Как я ни старалась, все эти годы мы жили очень скромно, ты не маленькая и прекрасно понимаешь, что заработок учительницы, хоть и невелик, но стабилен. Пока ты будешь учиться, я буду работать вдвое, втрое больше, чем сейчас, но что потом?

Я понимала, что мама права, что наша скромная на грани нужды жизнь обеспечена ее бесконечным трудом и постоянной экономией, но когда тебе девятнадцать, а за окнами цветущая весна, как-то не хочется думать о материальных вопросах. И все же… все же… все же…

– Аня, я верю, что ты талантлива, что сумеешь добиться, чтобы тебя заметили, но сумеешь ли при этом заработать на жизнь свою и своих будущих детей? Ты видишь, как это трудно. Вспомни, сколько выдающихся, даже великих художников при жизни перебивались с хлеба на воду, к скольким признание пришло посмертно, а до того картины покупались за гроши. Я не хочу тебе такой судьбы, не желаю славы посмертной, живи в этой жизни, доченька. Выбери себе земную профессию, которая будет тебя кормить, поверь, лучше иметь кусок хлеба и деньги на бумагу и карандаши, чтобы рисовать в свободное время, чем не иметь ничего.

Земную профессию… Но какую?

Моя подружка Янечка Вильк решила стать геологом. Очень даже земная профессия, можно сказать, исключительно земная. А что, если и мне?

И я поступила на геологический факультет Вроцлавского университета.

Я не виню маму, никогда не винила, потому что, если бы я действительно страстно желала стать художницей, никакие разговоры и убеждения не остановили, ведь начав петь, я уже не смогла от этого отказаться. Начав петь профессионально или тогда почти профессионально.

Я убеждала себя, что геология – это замечательно, это самая нужная наука на свете, что знать прошлое Земли – значит знать самое главное, мы же все ходим по Земле, но очень мало кто представляет, что у нас под ногами, какие сокровища спрятаны, какие процессы проходили миллионы лет. А сколько всего нужно знать, чтобы стать геологом! Геолог должен быть разносторонне образован, а что касается песен, то они хороши у костра под гитару, причем именно такие, к каким у меня лежит душа – лирические, без входившего в моду рока, основанного на ритме.

Впрочем, о пении тогда речь вообще не шла, уж это было из разряда простых развлечений, о том, чтобы попасть на сцену, я даже не мечтала, 1 метр 84 сантиметра плюс каблуки, может, и хороши с точки зрения парней, но только не на сцене.

Итак, выбор был сделан. Совсем не по призванию, просто потому что нужно выбрать земную профессию, которая даст заработок. Что могла знать о геологии вчерашняя школьница? Только романтические рассказы: песни у костра под звездным небом, рюкзак за плечами, солнце над головой и рядом друзья. Кто из нас понимал, что геология – это не туристский поход на каникулах, а тяжелый круглогодичный труд, часто очень нудный. Чтобы изучить недра, нужно собрать множество образцов, их рассортировать, описать… Это далеко от романтики, как и ползание на четвереньках в угольной шахте.

Но если выбрал какую-то профессию, нужно работать.

На факультете абсолютное большинство студентов гораздо старше нас, это люди, уже прошедшие геологическую практику не в студенческих экспедициях, а по-настоящему в поле, отслужившие в армии, серьезные и знающие цену всему в жизни. Среди них мы с Янечкой и Богусей были просто несмышлеными девчонками, к нам относились покровительственно и потребительски одновременно. Например, для меня страшной проблемой явилось… препарирование лягушки. Смешно, но взять в руки скальпель и разделать даже мертвую жабу, как нечто неживое, я не могла. Пришлось совершить обмен – перевод задания по английскому языку на это самое препарирование. Обмен удался, преподаватели ни о чем не догадались.