Полкороля - Джо Аберкромби

– Ты кто, человече? – вопросил великан.

– Поваренок. – Слова с трудом лезли из кровоточащего рта, и Ярви старался засунуть увечную руку поглубже в мокрый рукав, не то она его выдаст. – Я упал в море. – Хороший лгун вплетет в рассказ как можно больше правды, однажды пояснила ему мать Гундринг.

– Сыграем в угадайку? – спросил великан, наматывая на палец прядь своих длинных волос. – Интересно, как же зовут меня?

Ярви сглотнул. Гадать смысла не было.

– Вы Гром-гиль-Горм, Крушитель Мечей, Творитель Сирот, король Ванстерланда.

– Угадал! – Горм похлопал в увесистые ладоши. – Хотя каков твой выигрыш, мы еще поглядим. Я – властвую над ванстерцами. Сдается, властвую и над этими несчастными обездоленными. Над теми, кого твои соотечественники-гетландцы сегодня так вольготно грабили, резали, увозили в рабство, нарушая слово Верховного короля в Скегенхаусе – ведь он запретил вынимать мечи из ножен. Любо ему нашу забаву портить, что поделать. – Горм рыскнул глазами по разоренью. – Как по-твоему, справедливо ль все это?

– Нет, – севшим голосом пролепетал Ярви, и ему не пришлось лгать.

К королю подступила женщина с черновато-пепельными, почти налысо сбритыми волосами. Ее белые руки от плеч до самых пальцев покрывали голубые узоры. Некоторые Ярви узнал по учебе: знаки для исчисления будущего по звездам, круги в кругах, где начертано, как взаимосвязаны малые боги, руны, что повествуют о величинах, временах и расстояниях – и дозволенных, и запретных. На предплечье в ряд пять эльфийских запястий – осколки далекого прошлого, талисманы неслыханной старины и ценности со вставками-символами, значение которых кануло в пучину времен – пылали золотом, стеклом и сталью.

И Ярви понял, что перед ним мать Скейр, служительница Горма. Та, что отправила голубя матери Гундринг и мирными посулами заманила отца на смерть.

– Какой же король Гетланда приказал устроить здесь бойню? – спросила она трескучим, как у голубя, голосом.

– Одем. – И Ярви с болью осознал, что это правда. Его губы сжались, как от оскомины.

– Итак, лис убил своего братца-волка.

– Подлое зверье. – Горм вздохнул, отстраненно крутя на цепи трофейное навершие. – Верно, к тому все и шло. Верно, как и то, что Матерь Солнце спешит за Отче Месяцем по небу.

– Короля Атрика ты убил. – Сам того не желая, Ярви сплюнул кровавой мокротой.

– Вот как у вас говорят? – Горм поднял могучие длани, оружие на его поясе сдвинулось. – А что ж я тогда не похваляюсь содеянным? Эй, почему скальды до сих пор не воспели сей подвиг? Ужель моя победа недостойна веселья?

Он засмеялся, опуская руки.

– На моих ладонях, поваренок, крови – до плеч, ибо кровь мне милей всего на свете. Только вот беда: не все люди, что умерли, убиты мною.

Один из его кинжалов высунулся из-за пояса. Роговая рукоять смотрела прямо на Ярви. Можно успеть схватить. Будь он отцом, или братом, или храбрым Кеймдалем – кто погиб, защищая своего короля, он бы выхватил нож, вонзил бы его в живот Гром-гиль-Горма и выполнил бы свою торжественную клятву отмщения.

– Захотел погремушку? – Горм сам вытащил этот кинжал и, держа за светлое лезвие, протянул Ярви. – Так бери. Но знай – Матерь Война дохнула на меня еще в колыбели. Предсказано, что ни одному мужу не по силам меня убить.

Какой он огромный на фоне белесого неба, развеваются волосы и сверкает кольчуга. А на обветренном, бывалом лице – теплая улыбка. Неужели Ярви клялся отомстить такому великанищу? Он, полумужчина, с одной тоненькой, бледной рукой? Он посмеялся б над своей самонадеянностью, когда б не трясся от холода и страха.

– Растянуть его на колышках у прибоя да размотать кишки для ворон, – сказала Гормова служительница, не сводя с Ярви глаз.

– Вечно ты об одном и том же, мать Скейр. – Горм просунул нож обратно за пояс. – Жаль, вороны мне спасибо не скажут. Это ж мальчишка. Навряд ли именно он замыслил это побоище. – Ох, как верно сказано. – Я – не благородный король Одем, и не по мне возвышаться, убивая слабых.

– А где справедливость? – Служительница нахмурилась на закутанные тела, и на ее бритой голове заиграли мускулы. – Народ изголодался по возмездию.

Горм оттянул губы и похабно дунул.

– Скоро народ просто изголодается. Ты что, ничему не научилась у Золотой Королевы Гетланда, прекрасной и мудрой Лайтлин? К чему убивать то, что можно продать? В ошейник его, а потом бросьте к остальным.

Ярви только пискнул, когда один из подручных вскинул его за плечи, а другой защелкнул вокруг шеи железный обруч.

– Как передумаешь насчет ножа, – все так же улыбаясь, окликнул Горм, – разыщи меня. Бывай, бывший поваренок!

– Стойте! – просипел Ярви, ясно осознав, что надвигается дальше. Его ум метался в поисках любой лазейки, как этого избежать. – Подождите!

– Чего ждать? – спросила мать Скейр. – Хорош уже ему блеять.

Удар в живот отнял у него дыхание. Обмякшее тело подтащили к старой плахе. Один держал его, пока он кхыкал, а второй поднес штырь, огненно-желтый после горнила, и клещами задвинул его в зажим ошейника. Первый ударил молотом, чтобы намертво заклепать ворот, но напортачил – попал по штырю вскользь и капли расплавленного железа брызнули Ярви на шею.

Такой боли он не знал никогда – и он визжал, верещал, как котелок на огне, и выл, и рыдал, и корчился на колоде, пока кто-то из них не подхватил его за рубашку и не бросил в зловонную лужу – там, зашипев, железо остыло.

– Меньше на одного поваренка. – Лицо матери Скейр было белым, как молоко, и мраморно-гладким, а глаза синели, как зимнее небо, и не было жалости в них. – Больше на одного раба.

Ярви сидел на корточках в вонючей тьме, ощупывал ожоги на шее и свежие царапины на обритом черепе. Днем он истекал потом, а ночью содрогался от холода и слушал, как надорванными глотками стонет, хнычет и на дюжине наречий безответно молит богов людское отребье. Как надрывается его собственная глотка, самая громкая из всех.

Наилучший товар кормили и содержали в чистоте наверху – тех, в надраенных ошейниках, ставили вдоль улицы служить заведению вывеской. На задворках барака не столь мускулистых, умелых или хороших собой приковывали к загородке и били до тех пор, пока те не научатся улыбаться покупателям. А здесь, внизу, в темноте и грязище, держали старых, больных, дурачков и калек – рвать друг у друга объедки, как свиньи.

Здесь, в Вульсгарде, столице Ванстерланда, широко расползся невольничий рынок, здесь каждому знали цену, и на бросовый товар не транжирили лишку. Простой итог затрат и прибытка, отшелушенный от бесполезных чувств. Здесь ты узнаешь, чего стоишь на самом деле, и давние подозрения Ярви оправдались.

Его готовы отдать за бесценок.