Врата Смерти - Стивен Эриксон

— Я помню, — вдруг сказала Апсалара, взглянув на Калама.

— Что ты помнишь? — выкрикнул Крокус.

— Я помню Калама. Он был фаладанским «клинком», и «Коготь» поручил ему командовать «рукой». Калам — опытный ассасин. А Быстрый Бен…

— Находится за три тысячи лиг отсюда! — снова крикнул Крокус — Он — всего-навсего взводный маг! Обыкновенный взводный маг.

— Не совсем, — спокойно возразил Скрипач. — То, что он далеко отсюда, не значит ровным счетом ничего. Быстрый Бен — наша карта в рукаве.

— Какая еще карта в рукаве?

— У опытного игрока всегда найдется в рукаве нужная карта. Думаю, тебе такие вещи объяснять не надо. «Рукав» — это магический Путь Быстрого Бена. Если понадобится, он мигом окажется здесь. Теперь, Крокус, ты знаешь правду. Калам намерен убить императрицу, но такие дела с бухты-барахты не делаются. Нужно тщательно подготовиться. И подготовка начинается здесь, в Семиградии. Ты же хочешь, чтобы Даруджистан навсегда оставался свободным? Тогда императрица Ласэна должна умереть.

Крокус медленно опустился на лодочную скамью.

— Но почему Семиградие? Императрица, насколько знаю, находится совсем на другом континенте.

К этому времени Калам ввел лодку в устье речки. От земли, разогретой за день, поднимались невидимые волны жаркого воздуха.

— Спрашиваешь, почему Семиградие? Потому что Семиградие сейчас на грани.

— На грани чего?

— Всеобщего бунта, — обнажив зубы, ответил ассасин. Скрипач глядел на низкорослые прибрежные кустарники, от которых отчаянно несло гнилью.

«Да, Семиградие на грани бунта. И эта часть замысла мне противнее всего. Мало нам диких замыслов Быстрого Бена, так теперь еще и здесь будем раздувать пожар».

За изгибом реки показалась деревушка: полтора десятка мазанок, стоявших неправильным полукругом. На песчаном берегу лежали опрокинутые плоскодонные лодки. Калам повернул руль, и их лодку вынесло на отмель. Под килем заскрипел песок. Скрипач переступил через борт и выбрался на берег. Проснувшийся Моби отчаянно цеплялся за него всеми четырьмя лапками. Не обращая внимания на его писки и верещание, Скрипач выпрямился во весь рост.

Какая-то деревенская дворняжка почуяла чужаков и залилась звонким лаем.

Скрипач вздохнул.

— Вот и началось.

И до сих пор все почему-то проходят мимо очевидного факта, что в среде высшего командования Арена пышным цветом цвели предательство, разброд и злобное соперничество… Предполагать, будто оно (высшее командование Арена) не догадывалось об этих, скрытых от глаз волнениях в провинции, в лучшем случае — наивность, а в худшем — крайний цинизм…

Мятеж Шаик. Кулларан

Рисунок стремительно таял под дождевыми струями. Вода размывала очертания руки, выведенные красной охрой. Цветные ручейки текли между кирпичами стены и исчезали внизу. Ежась под невесть откуда взявшимся ливнем, Дюкр с сожалением глядел на тающий рисунок. Ну почему сейчас не светит солнце? Ему хотелось получше рассмотреть изображение и поразмышлять о смельчаке, отважившемся нарисовать руку на внешней стене старого Фалахадского дворца, что стоял в самом центре Хиссара.

Племена Семиградия представляли собой весьма пеструю картину, и жизнь каждого из них была густо пронизана такими вот символическими рисунками. Для аборигенов они значили очень много. То были послания, смысл которых оставался полностью скрытым от малазанцев. Прожив несколько месяцев на континенте, Дюкр понял, сколько опасностей таит подобное неведение. В преддверии года Дриджны эти картинки заполняли все стены в любом городе. Предостережения Дюкра натыкались на снисходительные улыбки малазанских властей. «Племенные предрассудки» — и не более того. А тем временем городские стены с завидным постоянством покрывались все новыми и новыми посланиями.

«Им есть что сказать сегодня».

У Дюкра одеревенели шея и плечи. Он разогнулся и несколько раз резко тряхнул головой. Все тревоги, которыми историк делился с верховным командованием, были напрасным сотрясанием воздуха. Малазанцы отмахивались от него как от назойливой мухи.

«Эти дикарские картинки могут нести какой-то смысл? Не смешите нас, господин историк…»

Дюкр подтянул капюшон. Вода успела проникнуть в широкие рукава телабы — местного плаща, уберегавшего историка от дождя и ветра. Со стены исчез последний след красной охры. Вздохнув, Дюкр пошел дальше.

Дождь в это время года был здесь большой редкостью, тем более сильный ливень. Ноги Дюкра по щиколотки утопали в воде. Пенные потоки неслись по желобам дворцовых стен и наполняли сточные канавы. Напротив дворцовой стены теснились лавчонки, хозяева которых предусмотрительно натянули над входами навесы. Сами они стояли тут же и с кислыми минами наблюдали за проходящим Дюкром.

Пешеходов на улицах не было. Редкие жители, попадавшиеся историку, передвигались либо на жалкого вида ослах, либо на таких же понурых лошадках. Даже во время редких ливней, пригоняемых ветрами со стороны Сахульского моря, Хиссар оставался сухопутным городом. Он жил по законам пустыни. Невзирая на то что местная гавань являлась главной имперской гаванью в Семиградии, город и его обитатели словно не желали замечать моря.

Дюкр покинул лабиринт узких улочек, окружавших дворец, и вышел на главную улицу Хиссара. Она называлась улицей Дриджны и перерезала весь центр города. Широкие, охристые (опять охристые!) листья деревьев гулъдинга, росших по обеим сторонам, не выдерживали напора дождевых струй и слетали вниз. Дома в здешней части Хиссара принадлежали богатым горожанам. Отсутствие заборов делало их предметом всеобщего любования и зависти. Ливнем сорвало цветы с кустарников и невысоких деревьев, и теперь садовые дорожки превратились в белые, красные и розовые ковры из лепестков.

Новый порыв ветра заставил историка подтянуть тесемки капюшона. Вода на губах имела соленый привкус — единственное напоминание о море, сердито плещущемся в какой-то тысяче шагов отсюда. Историка всегда поражало отсутствие предместий. Хиссар заканчивался внезапно: улица Дриджны сужалась и превращалась в вязкую проселочную дорогу, а величавые ореховые деревья уступали место чахлым пустынным кустарникам. Дюкр не успел опомниться, как его ноги ступили в коричневатую жижу — смесь воды с навозом. Щурясь, Дюкр огляделся по сторонам.

Слева сквозь завесу дождя виднелась Имперская цитадель — ряд малазанских строений, обнесенных крепостной стеной. Оттуда поднимались тонкие струйки дыма, которые тут же подхватывал и начинал нещадно трепать ветер. Справа и намного ближе цитадели тянулось хаотическое скопище шатров, повозок, лошадей и верблюдов. То был лагерь торговцев, недавно явившихся из пустыни Сиалк-одхан.

Ежась от порывов ветра, Дюкр повернул направо и двинулся к этому живописному стойбищу. Шум непогоды сделал его появление незаметным для местных собак. Историк свернул в узкий грязный проход между шатрами, заменявший улицу. Пройдя еще немного, он остановился возле громадного шатра, стенки которого были в желтоватых разводах. Помимо следов природной стихии их в изобилии украшали какие-то письмена и рисунки. Из полуоткрытого полога валил дым. Почти не задумываясь, Дюкр откинул полог и вошел.