Золото плавней - Николай Александрович Зайцев

глаз с прилегающих скал. Ничего не ускользало от их пристального наметанного взора. За уступами скал мог запросто скрываться не один десяток черкесов, которым, чтобы уничтожить небольшой конный отряд, не понадобились бы даже ружья. Достаточно было столкнуть вниз пару увесистых валунов, и камнепад смел бы казаков вместе с конями.

Рева дал знак рукой остановиться. Младший урядник несколько раз, раздувая ноздри, глубоко вдохнул воздух, словно горный барс, когда выслеживает добычу. Ветер донес запах еще свежего лошадиного навоза. Рева слегка насторожился. Он также знаком подозвал двух братьев Раков и Сашко Калиту – одного из молодых казаков, ехавших в первом ряду. Младший урядник залихватски закинул согнутую в колене правую ногу на седло и облокотился предплечьем правой руки на бедро.

– Ну-ка, хлопцы, разнюхайте, шо там попэрэду. Дюже навозом лошадиным воняеть. Да глядите, шоб все нозирком[60], – негромко распорядился Димитрий.

Прячась за валунами, короткими перебежками трое посланных на разведку казаков скрылись из виду. Вернувшись через четверть часа, Гнат Рак доложил:

– Кубыть тихо усе. Привал варнаки делали. Оттель и гний конский дюже воняеть. Черкесы кубырь сробылы. Гати[61] рясно[62] навтыкали. Мы с хлопцами шлях зачистили. Могем дальше двигать.

– Добре, – ответил Рева. Вновь вдел носок правой ноги в стремя, слегка выпрямил спину и дал отмашку двинуться дальше.

Справа все так же шумела река, разговаривая с камнями. Порой из ее чистых вод выпрыгивала форель, на секунду зависая над течением, и вновь окуналась в обжигающую холодом воду. По противоположному склону, полого спускающемуся к реке, островками расположились кушнари[63] дикой горной акации. Среди ее мелких темно-желтых цветков завели свою вечернюю перекличку турчелки. В воздухе пахло прохладой и свежестью, идущей от реки.

Пики скал, словно зубы великана, кусали солнечный круг. Оставалось совсем немного времени, и солнце зайдет за горные уступы, поднимающиеся, казалось, неприступной стеной. В горах темнеет быстрее. Необходимо было найти место для ночевки, чтобы отдохнуть самим и дать отдых лошадям. Впереди, на расстоянии в полверсты, в лучах заходящего солнца багровым всплеском сверкнула излучина реки. Здесь ее течение замедлялось. Слева шла все та же отвесная скальная стена. Между ней и излучиной реки природа создала колтычок, достаточный для стоянки полусотни всадников. Здесь и решено было сделать привал. Димитрий Рева выделил из молодых хлопцев двоих коневодов. Все казаки спешились. Коневоды приняли лошадей и отвели их в сторону, к зарослям ивняка. Когда лошади остыли, их напоили и пустили пастись.

Находясь на территории врага, было решено костры не разжигать. Рева выставил два секрета. В каждый из них он определил двух казаков. Рябокобылу и молодого казака Иванко Пяту младший урядник отослал на версту вперед по пути следования. Те залегли среди валунов и затаились. Двух других – Гната Рака и парубка Журбу – Рева отправил к излучине реки. Они укрылись среди ивняка, густо росшего по берегу. Вечеряли кто хлебом, кто лепешкой, натертыми соленым бараньим курдюком.

– Всем спать, – сказал Димитрий. Сам же дремал в полока, читая про себя молитвы ко Господу и Богородице.

Ночь своим черным покрывалом в час накрыла и окрестные скалы, и реку, и лагерь казаков. Лишь Семь сестер, Стожары да Чумацкий шлях разливались по темному небосводу мягким голубоватым светом. Эти небесные путеводные знаки, по которым со времен седой древности находили нужную дорогу предки черноморских казаков – запорожцы. Да и сейчас не утратили казаки навыка их пращуров – ориентироваться ночью по звездам.

Димитрий лежал на спине, закинув обе руки за голову. Остро пахло полынью. Находясь в полудреме, почудилось ему, что жива его красавица жена Фотиния, жива и его доченька Марьюшка. Смеются обе, увидев его, пришли на покос. День жаркий, солнечный. Младшенькая все ручонки тянет, обнять хочет, букетик ромашек протягивает, приговаривает:

– Что ты, папка, полынь нюхаешь, на ромашек тебе! Нарвала, пока поднимались.

Жена губы пухлые в улыбке кривит, качает головой, улыбается, протягивает белый тугой узелок.

– Смотри, коровка божья по цветку ползет, сейчас к тебе полетит! – слышится радостный детский крик.

Принесли девчонки трапезничать: холодного айрана в макитэрке[64] да свежую лепешку из кукурузной муки. Протягивает Димитрий руки, чтобы обнять дорогих своих жену и доченьку, а по их белым платьям кровь пятнами выступает. И позади них черкес злобно кэпкувает[65], оскалив зубы. В руках рушница, из дула дымок сизый струится. Вздрогнул Димитрий, открыл глаза. Исчезло видение. Тоска на душу легла, печалью глаза увлажнились.

Прошлым летом, когда Рева в походе был, шайка черкесов на бахчу станичную наскок сделала, где в то время жена его Фотиньюшка кавуны вместе с другими казачками прибирала. А доченька рядом с мамкой была. Черкесы Марьюшку забрать хотели, да не дали казачки своих в обиду. Стрельнул тогда один черкес из ружья и попал в доченьку. Пуля с ее тельца вышла и в мамкино попала, под самое сэрдэнько легло. Так и схоронили их обеих без Димитрия. Лютой ненавистью воспылал Димитрий с той поры к варнакам черкесским. Боялись они его. Убитым черкесам уши отрезал. По вере мусульманской их после смерти в рай басурманский за уши притягивают. У кого ушей нет – харам. Сразу в ад попадает.

Так и не женился Димитрий боле. Бобылем жил. Поначалу подумывал сменить черкеску на рясу монастырскую. Воином Христовым стать. Да грехов своих боялся. Не дадут во врата монастырские войти. В миру остался. Смерти искал. Подобно волку, басурман грыз, проходя порой по шляху судьбы, как по острому карбижу. Молитва и вера крепкая спасала.

Забылся в полудреме вновь младший урядник Димитрий Рева. Тело и голова требовали отдыха.

Глава 5

Отара

5.1

Отряд верховых казаков, ведомый сотником Билым, с божией помощью и природной волей самих казаков продвигался по узкой горной тропе к перевалу. Каждый из этих бывалых, закаленных в боевых стычках воинов мысленно готовился к предстоящему бою. В души закрадывалось особое ощущение отрешенности. Так всегда бывает перед серьезным боем.

С одной стороны, ты еще здесь, в этом миру, мысленно говоришь со своими родными, оставшимися в станице, вспоминаешь счастливые моменты мирной станичной жизни. С другой – твоя душа молитвенно приближается к порогу, за которым лишь свет и покой и Он – великий создатель и вершитель судеб человеческих – Господь. Так, читая всегда перед боем «В руци твои…», казаки мысленно прощались со своими близкими и со всем мирским. Никто из них не знал, останется ли он в живых или суждено ему погибнуть в том или ином