Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий - Лариса Андреевна Черкашина

подходила к концу. Барону Врангелю не под силу было удержать последний свободный плацдарм, началась эвакуация войск и мирного населения.

Среди сотен беженцев на борт российского линкора поднялись, поддерживая друг друга, и две женщины: мать и дочь Пушкины.

Иван Бунин:

«Зимой, в ураган, отплыли с несметной толпой прочих беженцев из Новороссийска в Турцию, и на пути, в море, муж мой умер в тифу. Близких у меня осталось после того на всем свете только трое: племянник мужа, его молоденькая жена и их девочка, ребёнок семи месяцев. Но и племянник с женой уплыли через некоторое время в Крым, к Врангелю, оставив ребёнка на моих руках».

День, в который Елена и Мария Александровна Пушкины последний раз взглянули на тающий в дымке родной берег, неизвестен. И всё же, сопоставляя факты, можно предположить, что Пушкины покинули Крым одновременно с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной и членами августейшего семейства в апреле 1919-го.

Ведь мать и дочь Пушкины не сразу попали в Константинополь. А вначале оказались на Мальте, что следует из письма Николая Александровича Пушкина. На Мальту из Крыма прибыла и вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, сделав там небольшую остановку.

Далёкий средиземноморский остров, волею Павла I, «романтического императора», как «окрестил» его Пушкин, чуть было не оказался одной из российских губерний. Верно, красоты мальтийской столицы Ла-Валетты, рыцарской твердыни, и величественный собор Святого Иоанна, и неприступный замок Великих магистров, и мощные береговые форты не очень-то волновали бедных изгнанниц: главным и мучительным был вопрос – куда же дальше?

Куда ж нам плыть?

Елена Пушкина мыслила здраво, где, как не в Константинополе, снискавшем печальную славу «столицы русской эмиграции», и могла применить она свои профессиональные навыки – безупречное владение иностранными языками: турецким, арабским, персидским, английским и французским?!

Итак, в Малье мать и дочь Пушкины вновь взошли на борт корабля и спустились уже на турецком берегу, в порту Константинополя. Надежды Елены оправдались – она устроилась переводчицей (драгоманом) в российское полпредство. Невесомый «языковой багаж» оказался для неё истинным спасением!

…Как странно, Пушкин, мечтавший увидеть чужие земли, лишь единственный раз вырвался за пределы Российской империи, побывав в Турции. И то лишь в городах, завоёванных русскими солдатами, – Карсе и Эрзеруме. Но поэта занимали турецкая речь, местные обычаи и нравы – все те новые впечатления блистательно отразились на страницах его путевого дневника. Вряд ли пушкинское «Путешествие в Арзрум» было столь же известно в Турции, как в России, иначе турки были бы бесконечно признательны русскому поэту за спасение жизни их соотечественника. Ведь Пушкин вступился за несчастного пленника-турка, коего ждала неминуемая смерть от казацкой сабли, – и та поздняя благодарность скрасила бы жизнь внучки милосердного поэта в Константинополе. Увы, ничего этого не произошло…

Константинополь-Царьград… Бесспорно, ведомо было Елене Пушкиной, что в начале XVIII века здесь, в турецком серале, томился в заложниках маленький арапчонок, волею Петра Великого перенёсшийся в Россию, где и прославил своё имя, – Абрам Ганнибал. Далёкий её предок.

История очертила круг радиусом в двести лет, «забросив» Елену Пушкину в этот таинственный город, «вписанный» в её семейную хронику.

В древнем Константинополе, впитавшем в себя века мировой истории, она встретилась с братом Николаем, сумевшим разыскать жену и детей в Новороссийске и вывезти их из России. Встреча та, казавшаяся столь долгожданной, завершилась, увы, ссорой – Николай Пушкин звал сестру в славянскую Сербию, Елена же настаивала на Турции. Да и тому свиданию брата и сестры суждено было стать последним.

В сентябре 1919-го умерла мать Мария Александровна Пушкина, и Елена осталась одна в чужой стране. Но тут судьба даровала ей нежданный подарок – Любовь. В турецком Константинополе Елена встретила Николая Алексеевича фон Розенмайера, офицера белой армии, и в ноябре 1921-го в русской церкви обвенчалась с ним.

Избранник её прежде служил в 9-м гусарском Киевском генерал-фельдмаршала князя Николая Репнина полку. Ранее же, до 1910 года, гусарский полк именовался в честь своего шефа – короля Великобритании Эдуарда VII.

В истории Белого движения не забыты жаркие схватки кавалеристов Киевского полка. В начале 1919-го его гусары отчаянно бились с махновцами и красными под Мариуполем. Затем полк был переброшен под Харьков. В сентябре – октябре того же года киевские гусары дрались с бандами махновцев под Александровом, а уже в декабре вынуждены были отойти в Крым. Зимой девятнадцатого – начала двадцатого киевские гусары доблестно защищали Перекоп. Возможно, здесь, в одной из яростных кавалерийских атак, и сражён был красноармейской шашкой ротмистр фон Розенмайер.

Он выжил. И в ноябре 1920-го вместе с уцелевшими однополчанами погрузился в Ялте на корабль, взявший курс к турецким берегам. Его боевые товарищи оказались в Галлиполи, в военном лагере, где составили один из эскадронов русского кавалерийского полка, Николай Алексеевич остался же в Константинополе, где и повстречал Елену Пушкину.

…В феврале 1923 года в семействе фон Розенмайер родилась дочь Светлана. Единственная и такая желанная.

Иван Бунин:

«А я ещё долго жила в Константинополе, зарабатывая на себя и на девочку очень тяжёлым чёрным трудом».

Вот с этого-то времени и берёт начало одна удивительная история.

«Гофманиана»

Вернее, годом ранее, в 1922-м. Тогда-то Елена Александровна и отправляет письмо в Париж торгпреду советской страны Скобелеву, предлагая приобрести у неё для Пушкинского Дома фамильные раритеты: гербовую печать поэта, черепаховый веер Наталии Николаевны и её акварельный портрет. Вроде бы верный шаг, ведь Матвей Иванович Скобелев, к слову, меньшевик по убеждениям, первым начал полулегальную работу в Париже для подготовки торговых сношений с Францией. Все усилия направлял на то, чтобы Франция признала Советскую Россию и её правительство, и довольно-таки преуспел в том, раз имя его было на слуху даже у эмигрантов.

Да, действительно, Матвей Скобелев успешно выстраивал торговые отношениям Страны Советов с Францией, а заодно и с Бельгией. Затем удачливый торгпред возвратился в Москву, где в 1937-м и попал в «ежовые рукавицы»: по распоряжению Николая Ежова его ждали арест как «участника террористической организации» и скорый… расстрел.

Но тогда, в начале двадцатых, имя Скобелева ассоциировалось для русских эмигрантов с деньгами и властью. И прими Матвей Иванович, первым распечатавшим письмо внучки поэта, иное решение, как знать, не пришлось бы ныне разгадывать тайну исчезнувшего дневника? Но события развивались по другому сценарию, непредсказуемому.

В том же 1922-м в Париже неожиданно появляется посланец Советской России Модест Людвигович Гофман. Необъяснимо, как среди всеобщей разрухи в стране, где ещё не стихли отзвуки канонады Гражданской, из