Элмет - Фиона Мозли

— Я не помню ничего из этого, — сказал я.

Так оно и было. Но я вспомнил, как позднее на той неделе в новостях сообщили о пропавшей женщине, которую в последний раз видели на берегу канала. И вспомнил, как сестра рассказала нам о женщине под мостом и маячившем там же мужчине.

— Но ты же мне веришь? — спросила она умоляюще.

— Да, конечно, я тебе верю.

— И ты веришь, что я была права? Насчет мужчины, который скрывался в тени и потом спихнул ее в воду?

Я посмотрел ей в глаза. Полиция тогда неделями искала Джессику Харман, девятнадцати лет, пока ее тело не обнаружили у плотины в нескольких милях ниже по течению. После опознания они пришли к выводу, что смерть наступила от естественных причин. По их словам, она была пьяна и по пути домой случайно свалилась в канал, а сильное течение после недавнего паводка унесло ее далеко от места гибели. Впрочем, к этому выводу они пришли еще до того, как отыскали тело. Как было установлено, тем вечером она выпивала в компании друзей. Полиция не выявила никого, кто имел бы мотив для ее убийства. А потом нашлось тело, и они решили, что их версия подтвердилась. Но Кэти была уверена, что видела Джессику Харман и какого-то мужчину, который вскоре после того столкнул ее в воду.

Спустя две недели у шлюза еще ниже по течению было найдено тело студента. И опять полиция решила, что он свалился в канал, будучи пьяным, или же покончил с собой. А мы снова вспомнили о мужчине средних лет, которого Кэти заметила в тени моста и которому не составило бы труда, появившись внезапно из своего укрытия, скинуть прохожего в воду. Это и на убийство-то не походило: легкого тычка локтем было бы достаточно для человека, и так нетвердо стоящего на ногах. Незнакомец без особых примет. Такого никогда не поймают, если только кто-нибудь не застанет его на месте преступления.

И вот Папа по просьбе Кэти стал наводить справки в округе. Он ничего не выяснил, но все равно продолжал поиски. Неделю за неделей он по ночам ходил вдоль каналов, но не заметил ничего необычного. Он сказал, что, если там и скрывался убийца, подстерегавший молодых женщин, папино присутствие должно было его отпугнуть.

Разумеется, мы ничего не сообщили полиции. Нам с Кэти это даже в голову не пришло. Доверия к ним у нас не было. Как и у них к нам.

Однако Кэти мы все верили.

За неделю до Рождества морозы усилились. С похолоданием я сделался вялым и малоподвижным. Обычно всегда готовый помочь Папе с работами на улице, я теперь все больше времени проводил на кухне, беря на себя лишь те обязанности, которые позволяли оставаться в помещении. Я следил за тем, чтобы печь регулярно протапливалась, а запас дров в подсобке был достаточно велик и не требовал слишком частых походов за ними наружу. Я делал уборку в доме, пек пироги и кексы для рождественского застолья. В самый канун Папа посетил магазин в деревне и принес оттуда разноцветные листы бумаги — золотистой, серебряной, красной, белой и зеленой, — и я занялся изготовлением украшений с помощью ножниц и клея.

Усевшись за кухонный стол, я делал снежинки, как нас учили в школе. Я вырезал круги и, сложив их вчетверо, проделывал надрезы по краям, так что в развернутом виде эти листы превращались в подобие иззубренных, но симметричных кристалликов льда, падающих с небес. Золотая бумага пошла на звезды, а из зеленой я вырезал контуры деревьев. Зимних деревьев. Скопировал все немногие сосны в нашей роще, поскольку лишь они оставались зелеными. С тех же сосен Папа нарезал веток с шишками для венков и гирлянд, которые я постарался сделать по возможности красивее, беря за образцы рождественские открытки.

— Забавный ты парень, — сказал мне Папа утром в канун Рождества.

Было около девяти, и он уже провел за работой несколько часов. Он покормил кур и выпустил на прогулку щенков, к тому времени превратившихся в крупных, долговязых, вечно растрепанных недорослей с острыми молочными резцами. Ночью прошел снег, и Папа расчистил подступы к дому, накидав там и сям сугробы, похожие на извилистую гряду разновеликих гор. Щенки оставили на снегу множество глубоких следов и теперь штурмовали эти новые вершины.

— Что во мне забавного? — спросил я.

— Так сразу и не объяснишь. Ну вот, к примеру, эта возня с украшением дома и все такое.

С этими словами он сел к столу, выдвинув стул, а я поднялся, чтобы наполнить его чашку из кофейника, который давно уже стоял на плите. Мы всегда подолгу готовили кофе, часами держали его на горячей полке, и он получался крепко настоянным, горьким, с дымком. Именно таким мы его любили.

Я подал Папе обильный завтрак, покончив с которым он вновь отправился на холод по своим делам.

Остаток утра я провел, занимаясь бумажными украшениями, которые затем развесил по всему дому. Часть резных фигур я пропихнул в щели между оконными рамами, и теперь стекла казались покрытыми естественными морозными узорами. Другие я прилепил к шкафам, пристроил на полках или в рамках картин. Я подвесил цепочки из золотых, серебряных, красных, зеленых и белых колец — сделанные из остатков и обрезков — на крюки под потолком кухни, изначально предназначенные Папой для хранения вяленого мяса.

К обеду Папа не появился. Это было необычно, тем более в такой холодный день. Какое-то время я провел у окна в ожидании, но не дождался и тогда налил овощной суп в миски для себя и Кэти. Мы обменялись парой слов касательно задержки Папы, а в остальном обед прошел в безмятежном молчании.

Но с наступлением вечерних сумерек я начал волноваться. Не из-за позднего времени — еще не было и четырех, а в это время года и очухаться спросонок толком не успеешь, как уже наступает вечер. Однако Папа крайне редко оставался снаружи весь день до сумерек, не заглядывая домой ни разу, чтобы подкрепиться. Если и не полноценным обедом, то хотя бы овсяной лепешкой. А ведь нынче был сочельник. По такому случаю я приготовил настоящее пиршество: горячие пироги и тушеные овощи на этот вечер, а назавтра нашим главным блюдом был назначен жареный гусь. Кэти специально осталась дома, чтобы попрактиковаться в исполнении рождественских гимнов на своей скрипке. При этом ее смычок слишком энергично двигался по струнам, скорее в стиле разухабистой матросской песни, но я все же узнавал мелодии гимнов и даже стал мычать в такт, когда она разошлась не на шутку, а временами — если знал слова — подпевал во весь голос.

Когда уже совсем стемнело, я подумал, что надо бы взять фонарик и отправиться на поиски Папы, однако мир снаружи был слишком большим и после снегопада выглядел непривычно. Я неплохо изучил нашу рощу, но все равно сомневался, что смогу там ориентироваться при свете фонарика и его отражений от яркой снежной белизны, которая поглощала знакомые краски и приметы ландшафта. И потом, я не был уверен, что Папа вообще находится в роще. Чаще всего он работал там, но не всегда. Перед уходом он упомянул о каком-то незаконченном деле, но сказал, что это не займет много времени.

Затем я вспомнил об инструментах, которыми он пользовался в лесу. Об острых топорах, мачете и пилах. И мне представилось, как он ненароком поскальзывается и рассекает себе бедро, где находятся главные глубокие артерии, и умирает на холоде и его кровь сначала растапливает снег вокруг, а потом застывает потеками красного льда.