Мийол-алхимик - Анатолий Михайлович Нейтак

как чувствовал Мийол, да и какой ей смысл в попытках лукавить? Дело-то общеизвестное! — паи распределялись так:

совокупная доля кланов Мутного залива, местных и нейтралов — тридцать;

доля Хотайид — два;

доля шестой младшей ветви Кордрен — сорок шесть.

Почему вроде как прямые конкуренты частицы великого клана, Хотайид, передали им четыре своих доли из шести? Ничего личного, просто политика. Обмен преференций в Рифовых Гнёздах (ещё и не особо нужных клану Воинов) на преференции в родном Томберзе.

Почему из рук Иривоя в руки Кордрен утекло три пая? Опять же ничего личного: те паи не Акуле принадлежали, а местные собственники имеют полное право передоверить свои вклады и голоса другому управляющему, более надёжному. И щедрому.

И, конечно, сильному.

Однако следует признать: перераспределение долей участия в «Большом экране» случилось в основном из-за прироста инвестиций, а не из-за подкупа, угроз и прочих нечестных методов. К добру или худу, но фракции Алазе юсти-Кордрен (которую на деле возглавлял её троюродный дедушка, именуемый преимущественно по прозвищу — Суфлёр) не требовалось действовать грязно или даже сомнительно. Им хватало совершенно честных, прямых методов.

Лидерство они перехватывали довольно быстро, легко и совершенно неудержимо.

По слухам, шестая младшая ветвь Кордрен располагала не менее чем полутора десятками магов пятого уровня. Поговаривали также, что, скорее, двумя десятками… или даже больше того. С точными подсчётами возникали сложности, потому что достаточно молодые подмастерья этой ветви обычно улетали в Рубежные Города — и немного реже возвращались в провинциальный Томберз. Кто ненадолго, а кто и насовсем.

Но точно знать силу этой ветви не требовалось, потому что непосредственно в Рифовых Гнёздах нынче жило и работало ровно пять подмастерьев Кордрен. Не считая десятков клановых магов не столь высокого уровня.

Что могли противопоставить этому кланы Мутного залива?

(Потому что жители Рифовых Гнёзд тут не котировались вообще. Статисты, не более).

Ну да, Зарг ян-Думартрен — уже вполне опытный и авторитетный целитель, а с недавних пор вообще не ян-, а юс-. Ну да, Ливире инь-Фалушмор — заносчивая, но вполне компетентная как иллюзионист и рунолог. Наконец, полгода назад баланс немного выправил засиявший на локальном политическом плато огонь Ори инь-Сконрен, прозванной Златоглазой Искрой: ещё не набравшей опыта, но явно перспективной красавицы двадцати четырёх лет от роду.

Мало. Критично мало. Ведь до того соотношение сил было два к пяти… причём за спиной у той пятёрки воздвигались молчаливой тенью совершенно необоримые силы великого клана.

И вот — плюс четыре подмастерья к этому уравнению.

Правда, временно. Но всё же, всё же, всё же… подобная перемена никоим образом не могла порадовать Кордрен.

— Что ты думаешь о характере Суфлёра? — спросил Мийол. — И, кстати, каково его имя?

— Зовут его Ферин, — ответила Анноле.

Призыватель поморщился. Совпадение имён показалось ему очередным дурным знаком (одного из компашки Килиша — и, кстати, ускользнувшего от возмездия — звали точно так же).

— Что же до его характера, — продолжила регент Стаглорен, — то я бы выделила три черты: скрытность, осторожность и ум. Говорят, он большой любитель синари — и чтобы найти игрока равного класса, ему приходится смотреть в сторону Стедды. Он играет по переписке с самим юс-Галифрен и ещё кое-кем из тамошних синаринов.

— Понятно, — выдохнул Мийол.

Сам он про синари только слышал — ну и сравнительно недавно ознакомился с правилами. Но не более. Древняя и благородная стратегическая игра, близкий аналог земных шахмат и сёги, только сложнее (хотя бы в силу увеличенной доски — четырнадцать на четырнадцать — и большего разнообразия фигур)… испытать свои силы в ней было бы заманчиво; однако, чтобы научиться играть в неё хорошо, надо потратить не один месяц, а скорее — не один год. Это занятие не любит суеты, на везении и сравнительно простых расчётах шансов, как в Королевской Цели, в нём не преуспеть. Играть же в синари плохо… — нет, призыватель не мог себе позволить такого пятна на репутации. Проще уж честно признаваться, что не садился за доску для синари вовсе.

Древняя и благородная игра на грани искусства — она славится как инструмент для зрелых умов. Помимо прочего, как средство бескровного разрешения споров, более кулуарное, чем дуэль. Так что исполнится ему лет двадцать — и придётся начинать учиться синари на практике. А лет с тридцати — уже, пожалуй, состязаться с синаринами… равного класса.

Пытаться обыграть Ферина Суфлёра на его поле — ох, не стоит!

С другой стороны, не за доской же они встретятся? И встретятся ли вообще? Мийол отнюдь не рвался свести близкое знакомство со столь одиозной персоной, но… бояться тоже не спешил. В конце концов, после мэтра Кемвата, Лерату Склочной и — особенно — чтимой Клеаро какой-то там провинциальный подмастерье…

«Противника надо уважать, — напомнил себе призыватель. — Особенно достойного. Не на одних лишь нагхаас это правило распространяется».

— У многоуважаемого мэтра есть ещё вопросы?

— Нет.

— Однако, — неожиданно вклинился Ригар, — было бы неплохо, если бы многоуважаемая осталась на ужин. Вам явно не помешает отдых в хорошей компании.

— Многоуважаемый? — Анноле быстро перевела взгляд на Мийола — на Ригара — опять на Мийола. На мгновение призывателю странным образом захотелось шагнуть к ней и обнять.

Нет-нет. Просто обнять и только. По-дружески.

— Буду рад развлечь вкусной едой и лёгкой беседой, — сказал он, улыбнувшись. Окутал аурой, но не с целью принудить или напугать, а просто мягко поддерживая, проецируя симпатию и внутреннее тепло. — Оставайся.

И Анноле осталась.

…камерно, мило и вкусно — вот как поначалу всё выглядело. Регент даже сызнова и ещё сильнее, чем раньше, зауважала Мийола с его отцом. В основном за то, что на ужине она смогла — да так, что даже не сразу это осознала! — забыть, что она регент, что намного старше всех, кроме лишь Ригара, что чужая для этих парней и девчонок, четверо из которых вдобавок фатально сильнее как маги, чем она сама.

На площади посреди Даштроха никто не мерился своими кланами, своим статусом… своим всем. Словно здесь, между корпусами двух яхт, просто случайно собрались покушать, поговорить и поиграть (либо послушать) музыку случайные хорошие люди. И алурина.

Все — дружелюбные, ненавязчивые, спокойные, беззаботные…

Свободные.

Никакого этикета. Вообще. Садись, где хочешь, ешь-пей, что приглянется, благо что выбор выставленного на кошмах — вроде как в степном стиле — довольно богат и притом совершенно не претенциозен; говори с кем угодно на любую тему (или, если говорить нет настроения — молчи; послушать тоже интересно, подчас интересней, чем высказываться).

На этом ужине оказались в равном положении даже музыканты и не умеющие творить гармонию звуков обычными методами — ибо Мийол вытащил на обозрение для общего пользования Проектор Звуковых Иллюзий. Так и сказал:

— Это моя сестрица сделала, — привычная, едва сознаваемая гордость в голосе, — если кто-то не умеет играть ни на арбессе, ни на каэли, ни хотя бы по барабану стучать, пользуйтесь. Не магов среди нас нет, а вспомнить какую-нибудь мелодию и воспроизвести — музыкантом быть не надо.

И сам подал пример, «сыграв» какую-то незнакомую, воздушную, пронзительно лиричную композицию для струнного квартета. Следом за ним Шак «сыграла», зажмурившись, вариацию на тему колыбельной, подпевая своим низким, бархатным и сильным голосом нежному высокому голосу другой алурины… матери своей, не иначе. Получалось что-то такое:

Тихо капает вода,

Шири-шири-сас.

Не коснётся нас беда,

Шири-шири-сас.

Я поймала нам еды,

Замела свои следы,

Шири-шири-сас.

Шири-шири-сас.

Шири-шири-ши-ши-ши,

Спите тихо, малыши,

Рядом с нами ни души.

Шири-шири-сас.

Шири-шири-сас.

Шири-шири-сас…

Несложной мелодии аккуратно подыграли худощавый парень с шевелюрой, крашеной неестественно-ярким оранжевым — арбессин, притом неплохой — и невероятно рослая девица с каэли, казавшейся в её руках совсем игрушечной.

Доиграв, алурина отсела к более чем просто смуглой девушке-подмастерью, с которой они, приобнявшись, принялись о чём-то перешёптываться.

А на Проектор Звуковых Иллюзий положил руки Ригар. Тоже закрыв глаза — но тут уж явно для лучшей сосредоточенности, а не для сокрытия чувств — он воспроизвёл весьма сложное по аранжировке и безупречно техничное выступление какого-то дуэта, певшего на незнакомом языке в сопровождении большого оркестра (Анноле ещё при вступлении насчитала не менее дюжины партий отдельных инструментов — ударных, духовых, струнных — потом сбилась и далее просто наслаждалась музыкой, на голову превзошедшей всё, что