Человек-Паук. Майлз Моралес. Крылья ярости - Бриттни Моррис

– Да брось! Смелее, – выдавливает он и показывает куда-то позади меня. – Для тебя столба тоже хватит.

Я оборачиваюсь и вижу второй столб электропередачи. Оказывается, делать петли, как показывал Питер, совсем не сложно, и спустя мгновение у меня есть собственный терапевтический паутинный гамак для релаксации. Я повисаю вниз головой, и тут же чувствую, как напряжение, о котором я и не подозревал, покидает мое тело.

– Ого! Обалденно, – признаюсь я.

– Я же говорил!

– А знаешь, что еще лучше? – говорю я и перекидываю паутину от своего столба к тому, где висит Питер, а потом располагаюсь на полноценном гамаке, закинув руки за голову, будто лежу на пляже в Канкуне. – Вот так-то. Не хватает только кокосового коктейля с бумажным зонтиком.

Питер усмехается.

– Тоже вариант. Главное, отдыхай.

Я смотрю в ночное небо, по большей части затянутое облаками. Капли дождя стучат по маске и по груди. Я закрываю глаза и втягиваю свежий воздух… Ну, или то, что в нашем городе им называется.

– Эй, Майлз, – мягко зовет друг.

Я смотрю в его сторону.

– Что, Питер?

– Быть Человеком-Пауком очень непросто.

Я киваю.

– На помощь другим уходит много времени. Не забывай уделять хоть сколько-то себе. Не забывай иногда отдышаться, ладно?

Вдруг я будто снова переношусь в место взрыва. Неистово моргаю, силясь рассмотреть что-то в клубах дыма и среди полыхающих обломков. Прямо над собой вижу мамино лицо. Она кричит, чтобы я приходил в себя, но я почти не слышу, ее голос будто доносится издалека. Словно я где-то в другом месте. Я растерян. Последнее, что я помню, – как отец поднимался по ступенькам на сцену. Под глазом, в нижнем веке, у меня застрял осколок. Грудь сдавлена. Я смотрю туда, где раньше стояла сцена, а теперь остались лишь дымящиеся обломки. Отец лежит лицом вниз.

Я помню, как думал лишь о том, за сколько доберусь до него и как быстро смогу все исправить.

Мне это было не под силу.

Я не мог исправить ничего.

Снова смотрю на Питера. Я знаю, что он думает о том же, когда вспоминает дядю Бена.

– Ты говоришь, в тебе сразу видят преступника… Я никогда не пойму, каково это, когда судят только по цвету кожи. Не знаю, что посоветовать. Только если… попробуй узнать себя. Не торопись, выясни, что для тебя значит быть Человеком-Пауком и как это совпадает или, наоборот, отличается от моего понимания супергероя.

Он прав. Питер может обучить меня быть Человеком-Пауком.

Но не может рассказать, как быть темнокожим Человеком-Пауком.

«Не забывай отдышаться», – говорил он.

Даже когда становится сложно. Даже в тяжелые времена. «Дыши, Майлз», – думаю я. Я кладу руку на красное и будто слишком большое изображение паука на костюме и думаю об особенностях моего супергеройского бремени. Паук, который укусил меня, к слову, тоже совсем другой. Питера укусил радиоактивный. Меня – какой-то другой.

Неизвестно, те ли же у меня силы. А вдруг я могу… гораздо больше?

Осознавая весь груз ответственности, я снова вздыхаю.

Питер прав. Быть Человеком-Пауком совсем непросто, и я не жду, что станет легче. Но после нашего разговора под облачным небом и дождем, после гулких ударов молнии я будто вижу надежду, что костюм окажется мне по размеру и я пойму, как им распоряжаться, что он не будет бесполезно висеть на моих плечах.

Висеть, ха.

ПОЗЖЕ ночью, уже дома у бабушки, по сути, у себя, я волочусь вверх по лестнице в промокшем худи и джинсах, которые липнут к телу, и мечтаю скорее переодеться и заползти в сухую теплую постель. Я достаю из кармана медный ключ, вставляю в замок, поворачиваю ручку и, оказавшись в гостиной, вижу, маму, сидящую под светом торшера. На коленях у нее корешком вверх лежит открытая примерно на середине книга. На обложке написано: «Как вершить политику, не становясь политиком». Я удивленно поднимаю бровь, но решаю оставить этот вопрос на потом.

– Мам? – шепчу я, решив, что лучше разбудить ее и сказать, что я дома, и тогда она сможет спокойно лечь спать. Но мне сразу становится стыдно. Мама запрокинула голову назад, на спинку кресла, рот ее немного приоткрыт, грудная клетка вздымается и опадает в такт дыханию. Она блаженно спит и видит сны, в которых ей не приходится обо мне волноваться. Не стоит ей мешать. Стараюсь придумать, как сообщить по-другому. Если послать сообщение, она проснется. Может, лучше всего по-старомодному нацарапать послание на бумаге.

Отыскиваю блокнот у стационарного телефона в кухне. Понятия не имею, зачем бабушке этот аппарат в наши времена. У всех – даже у нее – давно есть мобильники. С чего заводить себе телефон, который больше подходит для телемаркетинга, с которого нельзя даже послать сообщение и по которому звонить можно только из дома?

Наверное, это все разница поколений.

Ручка обнаруживается там же, и я пишу:

С одной стороны, я благодарен маме за заботу. За многими моими сверстниками вообще никто не приглядывает и не следит, когда они приходят домой, не спрашивает, все ли у них хорошо. С другой, ей самой было бы лучше, если бы она считала, что со мной все в порядке. Я, Человек-Паук, не всегда могу точно сказать, где я и когда вернусь. Смены, которые я отрабатываю в центре П.И.Р., можно использовать как оправдание только днем. Видимо, придется выдумать, где я пропадаю ночью.

Я кладу записку маме на колени и улыбаюсь, когда она сопит и поворачивает голову на другую щеку.

– Спокойной ночи, мам, – шепчу я и направляюсь в сторону своей комнаты. Едва я берусь за ручку двери, как позади, из гостиной, раздается мамин голос:

– Майлз?

Я оборачиваюсь и вижу, как она всматривается в темноту коридора, стараясь меня разглядеть.

– Привет, мам, – шепотом здороваюсь я, пытаясь не разбудить бабулю: наши комнаты рядом. Я возвращаюсь в гостиную, встаю рядом с мамой и прячу руки в карманы. – Извини, что пришел так поздно. Я просто… заблудился.

Это неправда. В телефоне есть навигатор, да и домой позвонить было бы несложно. Пока мама не успела обратить на это внимание, быстро меняю тему.

– А потом я встретил Питера, а потом подумал, что успею слетать к Ганке и забрать свой рюкзак. – Чувствую мимолетный укол паники: я сказал «слетать», надеюсь, мама решила, что это в переносном смысле. – Я просто… я подумал, ты не будешь волноваться, раз я с ним.

Мама потягивается, подняв руки вверх и забыв о книге на ее коленях. Та стукается об пол, я поднимаю ее и переворачиваю.

– А что за книга? – спрашиваю у мамы. – Ты вдруг заинтересовалась политикой?