Дневник осени - Белла Торн

Вообще-то мы не знакомы лично, просто я знаю, что он был моим дедушкой. Папа поменял фамилию на Фоллз, когда учился в колледже.

– Да, – заверяю я ее, – он – лакомый кусочек. Уверена, он не прочь потанцевать с тобой.

Эдди просияла. Следующие полчаса я трачу на то, чтобы помочь ей приодеться для свидания с человеком, которого уже сорок лет нет в живых, а затем прощаюсь.

Мне нужно писать.

Я хотела присесть на скамейку прямо за воротами дома престарелых, чтобы записать что-нибудь в блокнот, но что-то меня тревожит, и я так ничего и не написала. Сев в автобус, я сразу отправляю сообщение Дженне с подробным изложением всех событий.

Отем: Что думаешь, правда или бред?

Дженна: Зачем твоему папе над тобой издеваться? БРЕД!

Она права. Я ненавижу писать, и папа это прекрасно знал. У меня дислексия: слова выходят у меня не такими, какими я хотела бы их видеть. Зачем ему оставлять мне что-то, использование чего обрекает меня на муки ада?

Мой телефон прочирикал.

Дженна: Ну если только… может, он оставил записку?

А я и не посмотрела. Почему я не проверила? И правда, если бы он хотел оставить мне что-то настолько хитроумное, как блокнот, к нему прилагалась бы записка с пояснениями.

Я вытащила блокнот и внимательно перелистала все страницы.

Отем: Никакой записки.

Дженна: Тайна раскрыта! Блокнот – подарок тебе от Эдди, а не от папы. Просто у нее не в порядке с головой, и она все перепутала.

Отем: Да. Наверное.

Дженна: Но ты все же пиши в нем.

Отем:?!?!?!

Дженна: В ответ на «черный список» ты можешь вести в нем свой собственный. «Белый». Список желаемого.

Отем: Возможно. Только ведь все равно придется писать.

Она права насчет Эдди. Конечно, она не в себе. Она была с приветом еще до инсульта. А теперь совсем свихнулась. Если бы она говорила правду, это бы означало, что папа заранее знал, что умрет, и ничего не мог с этим поделать.

Кошмар.

Но если он и вправду знал, что погибнет, и … если он и вправду ничего не мог с этим поделать, то… здорово было бы получить от него последний подарок. Даже такой необдуманный, которым я и воспользоваться-то толком не смогу.

– Слушай, мам, – спрашиваю я за ужином. – А у папы были когда-нибудь … предчувствия?

– О боже, – стонет мама. – Что тебе сказала Эдди?

– Предчувствия? – переспрашивает Эрик. – Это как у экстрасенсов?

– Она мне ничего не говорила, – отвечаю я, делая глоток молока. – Она… ну… намекнула, что ли.

Эрик прижимает ладони к вискам.

– Я чувствую, что Шмидт попросит сейчас кусочек мяса. – Естественно, Шмидт начинает поскуливать. – Это наследственное. Я – гений!

– Ты неудачник, – отвечаю я. – Собака клянчит с тех пор, как мы сели за стол.

– У твоей бабушки всегда были дикие фантазии еще до того, как ее хватил удар, – замечает мама. – Не стоит обращать внимание на ее слова. Твой папа был одарен очень во многих областях, но дара, в который хочет верить Эдди, у него не было.

Я больше не обсуждаю эту тему. Но, когда я поднимаюсь к себе, я достаю блокнот и плюхаюсь с ним на кровать. Я разглядываю странный треугольник с лицом на обложке. Такое странное изображение. Как будто его нацарапал ребенок. Напоминает иероглиф.

Я открываю блокнот. Ничего особенного внутри. Если хорошо поискать, можно найти точно такой же в канцелярском магазине. Возможно, именно там Эдди его и откопала, когда постояльцев «Сенчури Акрз» возили в торговый центр.

И все же…

Я беру ручку.

Я не собираюсь вести дневник. Я не из тех людей. Идея Дженны записывать свои пожелания тоже мне не нравится. Поскольку этот блокнот интересен мне только по одной причине, мне кажется правильным использовать его только для одной цели.

«Дорогой папочка,

я знаю, ты не имеешь к этой вещи никакого отношения и не можешь прочитать того, что здесь написано, но я так по тебе скучаю. Ужасно. Настолько, что даже решилась написать. Думаю, ты можешь чувствовать себя польщенным…»

Я всегда пишу очень медленно, поэтому на эту запись уходит масса времени. К тому же, уверена, большинство слов написаны неверно, но я сказала ему то, что хотела. Это больше, чем я написала за всю свою жизнь.

И мне хорошо.

Хотя и не должно быть: это же не папа, а просто блокнот, и какая-то часть меня считает это занятие слишком утомительным… Но я не буду обращать на это внимания: мне нравится писать ему. Я задумываюсь над идеей Дженны о списке пожеланий. На этот раз она вызывает во мне улыбку, и я добавляю еще одну строку:

«Пусть хоть что-нибудь станет проще. Хотя бы что-нибудь одно!»

Я закрываю блокнот и чувствую себя просто прекрасно… ровно одну минуту, пока не бросаю взгляд на часы.

Уже полночь, а я даже не приступала к урокам.

Я идиотка.

Я идиотка-предсказательница, потому что в следующие две недели именно что-то одно становится проще. Я умудряюсь сдать сложнейший зачет по французскому, потому что он проходит в устной форме. И хотя отвечать нужно перед всем классом, но зато хотя бы не письменно!

Все остальное в моей жизни – один колоссальный стресс.

Учиться в Авентуре в миллион раз сложнее, чем в Стиллвотере, а читать нужно столько, что я каждую ночь засиживаюсь допоздна. Амалита и Джей-Джей очень помогают мне. Иногда кто-нибудь из них ждет меня после школы, чтобы вместе позаниматься либо на свежем воздухе во внутреннем дворе торгового центра, либо у кого-нибудь дома. Джек тоже изредка присоединяется к нам, хотя он больше мешает, чем помогает. Джек – настоящий гений. Он успевает сделать все уроки еще в школе и, когда мы корпим над своими, постоянно отвлекает нас любимыми цитатами из комиксов.

Что касается блокнота, у меня не было времени добавить в него ничего нового с той первой записи. Тем не менее я ношу его с собой на случай, если все-таки выдастся минутка что-нибудь написать. Я понимаю, что носить с собой блокнот – значит напрашиваться на неприятности, но ничего не могу поделать. Мне нравится держать его под рукой.

Еще одна вещь страшно нервирует меня, и наконец я решаюсь заговорить об этом за обедом.

– Представляете, – говорю я, – она на меня таращится.

– Кто она? – спрашивает Джей-Джей.

– Ну кто, Ринзи!

Они все проследили за моим взглядом и тоже посмотрели на Ринзи.

– Прекратите, – прошипела я.