Анастасия. Вся нежность века - Ян Бирчак

* * *

В это время в ворота стучат, туда подходят часовые и спрашивают пароль. Кто-то, еще невидимый нам с той стороны, уверенно называет пароль.

Охрана пропускает косматого мужика в дурацкой шапке, ведущего под уздцы крепенькую ухоженную лошаденку, впряженную в груженую телегу с высокими бортами. Мужик ставит свою повозку и приторачивает коня у самого крыльца. К нему сейчас же подходят несколько солдат:

– Ты, что ли, теперя за Степана будешь?

– А Степка где?

Мужик огрызается:

– Где, где! Забрали вашего Степана в Красную Армию, на передовую, понял? Теперь у нас туточки везде, куда ни кинь, – передовая. Это ты тут на господских харчах брюхо ро́стишь. А ему отдуваться теперь за всех.

После паузы мужик оглядывается по сторонам:

– Ну, че, показывайте, куда тут харч заносить!

– А солонину привез? – солдат заглядывает под рогожу.

– Привез, привез. Да осторожно, не балуй. Бери вон мешок с хлебом. Остальное я сам возьму. Там молоко еще теплое, парное, для барышень велели. Куда нести, говорю?

Берет пару огромных крынок под каждую руку, заходит в дом. Дверь, за которой проводил свое совещание Юровский, уже плотно прикрыта.

* * *

Мужик поднимается с крынками по лестнице. Шумно потоптавшись у порога, но без всякого стука заходит в комнату, где вдоль стен стоят две убранные белыми пикейными одеялами, простые, но нарядные своей белизной кровати. Николай стоит у окна, упирающегося в глухой забор. Окно густо забрано грубой решеткой. Сумрачно, но электричества еще не зажигают. В комнате кроме царя – Анастасия и еще старшая княжна Ольга. У ее ног та самая пушистая беленькая собачка, теперь на ней тщательно вывязан пышный розовый бант. Княжна что-то шьет и быстро прячет шитье от мужика.

– Слышь, хозяин, тут молоко для твоих барышень, куда его? – Мужик шумно сопит и переминается у порога.

Николай оборачивается на голос. Он впервые без фуражки, и теперь видно, что царь совершенно седой.

– Молоко, говорю, куда?

Старшая княжна встает, показывает на рабочий столик:

– Ставьте, пожалуйста, пока сюда.

– Мне крынки вернуть надо, у нас с этим строго, – с его ног на ковер отваливается старая присохшая грязь. С дурацкой шапки и поддевки сыплется на пол приставшая в телеге солома. Он нарочито неловко ставит кувшин на край. Заметно, что руки у мужика тонкие, холеные. Кувшин какое-то мгновение балансирует на краю стола и падает, разбивается. Молоко заливает потертый ковер. Никто даже не смотрит на ковер и льющееся молоко. Все глядят на большого шумного мужика. Робко подходит собачка, пытается лизать молоко из черепка. Мужик в упор смотрит на царя.

– Там еще в санях харч есть. Пусть подсобит какая. Хоть эта! – грубо хватает Анастасию за руку. Она вырывается. Мужик держит крепко:

– Не балуй. У меня не сорвешься!

Тут вдруг чистым ясным звуком откуда-то из-под поддевки играет знакомую мелодию брегет. Царь вскидывает голову, всматривается в мужика. И тотчас начинают бить комнатные часы.

Мужик со вздохом обращается к царю:

– Пора, Николай Александрович…

Николай бессильно опускается на стул, прикрывает рукой глаза.

– Да, понимаю, понимаю…

Анастасия по-французски, почти шепотом:

– Папа, что это такое? Чего он хочет? Я скорее умру!

Мужик, не отпуская руку:

– Не наклика́й, идем скорее. Пора.

Снизу слышится солдатский гогот, бряцание оружия, чьи-то команды.

Николай виновато, как бы извиняясь перед дочерью:

– Поди с ним, Настенька. Поди с Богом! – и быстро осеняет ее мелким крестом.

Мужик без церемоний, у всех на глазах хватает Анастасию в охапку, закрывает ей рот рукой. Оборачивается к царю:

– Будьте спокойны, Николай Александрович, все, что смогу!

* * *

Из ворот уже в густые сумерки, неуклюже переваливаясь, выезжает повозка с тем же мужиком на облучке. Под рогожей что-то копошится и бьется. Часовой запирает за ним ворота:

– А что ж солонина, солонину-то где оставил?

– Солонина? Солонина вам завтра будет.

Конвоир:

– Какое завтра, какое тут к черту завтра!

Мужик, оглядываясь на копошащуюся на дне телеги поклажу, стегает лошадь:

– Ну, выручай, родимая!

В той же комнате в круге света от электрической настольной лампы сидят домашние. Ольга все еще склонена над шитьем, царица в очках, сидя в кресле, распускает пряжу. Николай все в той же гимнастерке, умело расставив руки, помогает царице наматывать пряжу. Его лица не видно в темноте, но в фигуре, в посадке головы ощущается нечеловеческое напряжение.

– Ты сегодня что-то неловок, душа моя. Где Настенька? Позовите Настеньку, у нее лучше выходит. Где она?

Внизу слышен сильный шум, голоса. В комнату без стука резко входит Юровский. Ольга вновь поспешно прячет шитье.

– Соберите немедленно всех домашних внизу, в подвальной комнате. Пять минут на сборы. Сейчас подъедут автомобили. Вас перевозят в другое место.

Царица робко:

– Но наши вещи, багаж…

– Вещами займется конвой. Все вниз. Поторопитесь!

Царь поднимает голову, встает. Он спокоен, собран, отрешен.

– Идемте, дети.

* * *

По широкой внутренней лестнице домочадцы спускаются вниз. Княжны помогают идти матери. Николай на руках несет цесаревича Алексея. Он высок, прям, на его плече – головка царевича. Алексей в полудреме привычно обнимает отца за шею.

Фигура царя с каждым шагом становится как бы выше и величественнее. На лице отрешенное суровое выражение, все его усилия сосредоточены на том, чтобы как можно дольше удержать семью в неведении.

* * *

В пустом полуподвале с одним только густо зарешеченным окном вместе со слугами и домочадцами набралось одиннадцать человек. Все стоят.

Конвой заносит пару стульев. Царицу усаживают. Она вертит головой по сторонам, словно ища глазами недостающую Анастасию. Николай суровым взглядом приказывает ей молчать. До царицы медленно начинает что-то доходить.

Княжны устраиваются у нее за спиной. Царь остается стоять впереди всех с царевичем на руках.

Кто-то из прислуги прихватил подушку, чтоб подложить царице под спину. Но она уже ничего не замечает и ни на что не реагирует, только не сводит глаз с Николая, шепча слова последней молитвы.

Среди челяди – старая фрейлина, которую мы видели еще в коридоре Александровского дворца. Она в том же неизменном коричневом платье, прямая и строгая, будто на торжественном приеме во дворце.