Алекс и Адель. Рождество в Нью-Йорке - Мария Манич

Алекс снова смеется.

— М-м-м… — втягивает с наслаждением воздух, прижимаясь губами к моему виску. — Это Блейк Бёркс. На его месячную зарплату можно слетать в космос всей семьей.

— С его телом… что-то не так… — впиваюсь пальцами в колено Алекса, потому что его губы вдруг ласкают мочку моего уха.

— Ты права, — бормочет так, чтобы я слышала каждое его слово. — Размах его рук на четыре сантиметра превышает рост. Он ассиметричный. Я скучал по тебе, Эйнштейн…

— Алекс… — давлю ком в горле, переполненная ощущениями.

— Продолжай… — настаивает он.

— Ты не хочешь… сам посмотреть? — говорю сдавленно, опуская веки.

Он водит по моей щеке носом, задевая ее губами, и шепчет:

— Мне нравится смотреть на мир твоими глазами…

Я бы могла сказать, что смотреть на мир его глазами для меня самое любимое занятие на свете, но мои сомнения в завтрашнем дне затмевают все. Даже жар его губ и силу его рук вокруг своего тела. С обреченностью я понимаю, что сдаюсь. Что не сопротивляюсь, потому что у меня на это нет силы воли!

По моей щеке скатывается слеза.

— Это начало конца… — шепчу, закрывая глаза.

Алекс стирает ее большим пальцем руки и заставляет смотреть на себя.

Его брови сведены, глаза мечут молнии, но я тоже умею быть упрямой! Как и он!

— Мне девятнадцать! — смотрю на его губы, умирая от желания просто выбросить все из головы и наслаждаться тем, чего мне так хочется. — А тебе двадцать четыре! — выплескиваю на него свои страхи. — Что с нами будет через… пять лет?!

Удерживая мое лицо в ладонях, он рычит:

— Ты притащилась в Нью-Йорк для этого? Чтобы задать мне этот вопрос?!

— Нет! Я и так знаю! — хватаюсь за его куртку. — Ничто не вечно… под… под луной!

— Адель, — говорит с угрозой, заставляя смотреть на себя. — Это не теория гребаных вероятностей. Это единственная правильная вероятность.

Не первый раз в жизни мне нечего ему возразить, но это единственный раз, когда я и сама не хочу спорить!

Он дает мне целых тридцать секунд, чтобы опомниться, а потом набрасывается на мои губы, сминая их своими. И для меня этот поцелуй становится нашим первым. Здесь и сейчас. Отвечаю ему с жадностью, потому что годы ждала именного этого момента…

Сжав ладонями мое лицо, нападает на мои губы снова и снова. Во мне просыпается безумная ненасытная жадность. Схватив за полы куртки, тяну его к себе. Перемещаю руки на шею, запуская пальцы в отросшие мягкие волосы на его затылке.

Алекс издает утробное рычание и с новым жадным заходом впивается в мои губы.

От восторга хочется кричать.

Все самые безумные поступки люди делают именно в таком состоянии, но мне, как и всем, не хочется думать про завтра. Только про сегодня. Сейчас. С ним. Я почти всю жизнь этого ждала. И мне не надоест…

— Что? — шепчет он мне в губы.

— Мне не надоест… — бессознательно шепчу в ответ и тянусь за ним.

— Что не надоест? — рычит он в ответ, оторвав меня от себя и сжав мои плечи ладонями. — Я? Думаешь, это мы так развлекаемся сейчас?

Его глаза горят злостью и чем-то угрожающим.

Сжав губы, дергает меня вверх, вставая так резко, что падаю на него.

Трибуны взрываются овациями, потому что кто-то положил в кольцо мяч, но баскетбол мне без разницы! Алекса, кажется, он перестал волновать еще минут десять назад.

— Я… не то имела ввиду… — лепечу невнятно.

Народ гудит и чертыхается, пока выбираемся из ряда, но Немцеву плевать.

Гаркая кому-то на русском “отвали”, он толкает меня вперед, как куклу.

Не ориентируясь в длинных переходах, просто бегу за ним следом, потому что тащит меня за руку.

Он злой и настойчивый. Толкает меня в такси, пролаяв свой адрес.

— Алекс…— говорю страдальчески.

Несколько минут назад все было прекрасно!

Уперев в колени локти, он опускает лицо в ладони и спрашивает:

— Думаешь я фигней страдаю?

— Не знаю! — выкрикиваю, приваливаясь к противоположной двери. — Сегодня ты со мной, а завтра с Камилой… или с кем? Алекс, я слишком хорошо тебя знаю…

Таксист бросает на нас недовольные взгляды через решетку.

Немцев на русском просит его смотреть в свое чертово окно, а потом поворачивает ко мне светловолосую голову и смотрит так жестко, что теряю голос.

— Хочешь вернуться в отель? Одна? — проговаривает, сжав губы.

— Ты знаешь что не хочу, — выкрикиваю в ответ. — Знаешь что я…

— Что ты? — требует он.

Люблю тебя.

Никого и никогда я так и не любила. И не собираюсь больше любить. Хотя знаю, что по заказу чувства не включить или выключить! С этим приходится жить…

Кусая губы, смотрю в окно.

Я молчу. И он молчит. А потом тихо говорит:

— Помнишь то лето, когда мы ездили на “грязный пляж”?

— Да… — шепчу, пряча лицо в ладонях.

Как такое можно забыть?!

Ему было восемнадцать, а мне тринадцать! Я почти до утра просидела у него под боком. Худая, нескладная, слишком высокая для своего возраста и… по сравнению с ним глупая. А он был не против. Терся носом о мои волосы и травил байки у костра. Для семьи и кучи друзей! Расслабленный и такой любимый. Тот день будет со мной всегда. В нем я была счастлива, как никогда. Потому что только рядом с ним я такая. Цельная.

Он прирожденный лидер. Где бы он не появился, все смотрят и слушают только его. Быть рядом с ним — чертово испытание!

— Почему ты это вспомнил? — говорю тихо.

Голос дрожит, язык не слушается и прилипает к небу.

Заламываю руки, глядя на свои пальцы.

Откуда то я знаю, что сегодня, в Сочельник, на другом конце привычного мне мира, именно в этот момент, в “грязном” такси решается моя судьба.

— Потому что тогда я понял… — говорит он.

— Что?

Мое сердце делает кульбит.

Тот день стоит у меня перед глазами уже много лет.

Я несла всякую несусветную чушь, а он просто слушал… слушал и перебирал мои волосы.

— Что, блять, у меня все очень херово! — говорит Алекс и трет лицо ладонями, откинувшись на сиденье.

Отчаяние в его голосе делает меня слабой. Оно очень хорошо мне знакомо. Это не шахматная партия и не страшилка на ночь. Теперь все гораздо ужаснее.

— Ты… ты… меня любишь? — шепчу еле слышно.