Алекс и Адель. Рождество в Нью-Йорке - Мария Манич

Я хочу помнить… каждую секунду, проведенную с ним.

— Вспоминай! — приказываю своему отражениями в зеркале, ткнув в него пальцем, и снова кричу. — Или Бродвей. Может сходим на Бродвей?

— Завтра развлечение выбираю я, — делает он акцент на этом “я”. — Мы идем на “Никсов”. Билеты уже выкупил.

Отлично. Баскетбол.

— Ты что, за них кому-то душу продал? — выкрикиваю, глядя в свои глаза.

В самом деле, где он достал эти билеты?

— Нет, — кричит Алекс в ответ. — Только гостайну.

Очень смешно.

За такое в Штатах положена смертная казнь. На секунду страх за него сковывает сердце. Ну и работенку он себе выбрал!

Упираюсь руками в умывальник и выдыхаю, кусая губы.

Он сидит там, за дверью, прекрасно зная, откуда у меня это. Как и то, что я делала, когда… добралась до резинки его трусов. Это не честно, что он все помнит…

Рассеянно перебираю свою одежду, разложенную на умывальнике, не зная, что надеть.

— Куда мы идем, напомни? — разрываюсь между платьем, юбкой и своими мыслями.

— Одно местечко в Гринвиче. Ничего особенного. Там будет пара ребят из лаборатории и их френдгерл.

Ничего особенного… и что же мне надеть?

— А твоя подружка… — выхватываю из стопки красный пушистый свитер. — Джесс, кажется? Или Британи? Будет там?

Очень красивая мулатка с большими карими глазами. Экзотичная, как розовый лимон. С очень уверенной задницей и грудью. Она мне сразу не понравилась, как только я увидела ее у него на шее. Он постил совместные фотки в своем инстаграме всю осень, а потом она куда-то делась, но фото остались.

— Камила, — раздается прямо за моей спиной.

Резко развернувшись, прикрываю телесный пуш-ап свитером и вскрикиваю:

— Я голая!

— Ты в белье, — хмурится он, глядя на мои плечи. — Это не тоже самое.

На мне трусы и лифчик.

Какого черта он так делает?

— Выйди! — с отчаянием требую я.

— Чего я там не видел? — продолжает Немцев рассматривать ту часть меня, где нет лица!

Его слова ударяют по моим нервам своей двусмысленностью.

Мы никогда не водили двусмысленных разговоров раньше. Он сказал так специально, чтобы меня смутить. И зачем? Ведь мы же договорились, что ничего не было.

— Алекс! — рычу, указывая пальцем на дверь. — Проваливай!

— Черт… — бормочет, протягивая руку и бесцеремонно выхватывая у меня свитер.

— Отдай!

Но мой протест ничего в сравнении с тем, на что становится похоже его лицо — он улыбается, как безнадежный олигофрен в третьем поколении. Тупо пялясь на отпечатки своего рта, разбросанные повсюду на моей груди.

Медленно подняв глаза к моему лицу, почесывает затылок.

Резко отвернувшись, хватаю с умывальника другой свитер и натягиваю его на себя, но это меняет ситуацию ровно на ноль целых и одну сотую, потому что он еле прикрывает пупок, и я все еще в трусах, а Алекс вдруг оказывается за моей спиной. Поймав мой настороженный взгляд в зеркале, наклоняется и берет меня в кольцо из своих рук. Открыв кран, подставляет ладони под струю горячей воды.

Я сглатываю и не могу пошевелится. Колени вдруг становятся чертовски мягкими, потому что горячее дыхание Немцева щекочет мою шею. Он касается своей одеждой моей спины и бедер. Я чувствую тепло его тела и мне хочется закрыть глаза, и в этот миг мозг услужливо подкидывает воспоминания…

Нет!

“Я верхом на нем. Сдираю с него футболку. Он поднимает руки, помогая, и набрасывается на мою грудь. Втягивает в рот сосок прямо через ткань кружевного лифчика, в котором я была вчера! Дергает чашку вниз и набрасывается опять! Сначала на один сосок, потом на другой, пока я… как ненормальная прижимаю к себе его голову…”

Это кошмарное воспоминание теплом просачивается под кожу и собирается между ног тягучей болью…

Замерев, как истукан, жду пока он вымоет свои и без того чистые ладони и испарится к чертям, чтобы я… могла подумать о том, чем он, черт его дери, думал, когда позволил мне на себя забраться! Он не выглядел жертвой… совсем не выглядел…

Закрыв кран, Алекс отстраняется и спокойно вытирает руки полотенцем. Так тщательно, будто искупал их во фритюрном масле.

— Алекс… — рычу с угрозой. — Кончай!

— Что мне делать? — клоунски выгибает он брови.

— Проваливай! — указываю пальцем на дверь.

— Где мне кончать? — паясничает. — Прямо здесь? — указывает руками на кафельный пол.

— Хватит! — топаю я ногой, собираясь то ли реветь, то ли смеяться.

— Хочешь, чтобы я кончил сейчас? Или может сначала поедим?

— Дурак… — схватив свою юбку, запускаю в него, чувствуя, как подкатывает к горлу дикий смех.

— Я обычно не кончаю до ужина… — уворачивается и пятится к двери. — Но могу кончить перед завтраком…

— Алекс! — смеюсь, запрокинув голову.

— Можем кончить вместе…

— НИКОГДА! — визжу, швыряя в него полотенце.

Увернувшись, подходит к двери и разворачивается, будто и так наговорил слишком мало!

— Тебе нужно быть поаккуратнее с пивом, — задирает вверх свою толстовку.

Моя челюсть падает вниз, а краска смущения окрашивает лицо в цвет перезрелого помидора .

Его плоский, покрытый светлыми шелковистыми волосками живот выглядит так, будто его… обстреливали шарами для пейнтбола, но это был всего лишь навсего мой рот.

— Оденься потеплее, — говорит, лукаво улыбаясь и возвращая толстовку на место. — Мы пойдем пешком.

В воздухе кружат крупные снежные хлопья, добавляя повсюду магии. Этому рождественскому городу и этому подсвеченному с размахом вечеру. Через два дня Сочельник, и я очень рада, что попала сюда именно в это праздничное время. Уже совсем скоро Кевин останется дома один, и я решаю внести пункт о просмотре этого фильма в список наших с этим невыносимым человеком дел.

Оглядываюсь по сторонам, беспричинно улыбаясь и забыв на этот вечер обо всех своих терзаниях и бедах.

У меня дух захватывает!

Кажется, мне здесь действительно нравится.

Навстречу идут два Санта-Клауса, переговариваясь на Испанском.

Запрокинув голову, рассматриваю фасады из красного кирпича и выкрашенные в черный пожарные лестницы, которые опутали их от самой крыши. Настолько знакомые виды, будто я здесь всю жизнь прожила. Все-таки, эта нация умеет спекулировать на каждом клочке своей собственности. Почему я не была здесь раньше? Кажется потому, что мой отец терпеть не может перелеты, длительностью более восьми часов. В самолете он обычно становится капризным, как ребенок, поэтому они с мамой уже лет семь проводят годовщину своей свадьбы в Дубае, лететь куда-то дальше Арабских Эмиратов он принципиально отказывается.