В прыжке - Арне Свинген

Но поляки и литовцы, которыми командовал папа, ремонтировали чужие дома, а не глотали пакетики с гашишем. Кстати, возможно, сейчас пакетики с наркотой больше никто и не глотает – может, их прячут куда-нибудь в потайной карман в чемодане. Во всяком случае, сам папа гашиш себе не колол и не курил. В этом я железно уверен.

Юаким сказал, что гашиш не колют. Может, он и прав. Мы немного это пообсуждали.

– Как же это выяснить-то? – спросил я. – У меня знакомых торчков нету… Да и у тебя тоже.

– Я попробую узнать, – ответил Юаким. Думаю, узнавать он будет в интернете.

Я принялся вспоминать все, что случилось в Марокко. Что же было в ту нашу поездку? По правде говоря, в последнее время я частенько ее вспоминаю.

Юаким вырвал меня из размышлений – поинтересовался, когда я вернусь в школу, а я ответил, что, наверное, последним узнаю, что со мной произойдет. Еще Юаким спросил, что это за звуки. А, ну это, похоже, собаки на улице подвывают. Юаким удивился – какие-то странные собаки. Я сказал, что собак там две, и я такой породы не знаю. Они почему-то трутся о стенку. К тому же тут еще и телик на полную громкость включен. Может, и радио тоже.

Я постарался отойти подальше от стены, отделяющей мою комнату от дедовой спальни. Когда я забился в самый дальний угол, за мотоцикл, и накрылся с головой одеялом, стоны почти стихли.

Я почему-то вспоминаю, как папа купался в море. Каждый раз на одной и той же отмели, а я стоял неподалеку. Это был наш лучший отпуск. И самый ужасный. Чуть дальше в море волны бурлили, словно в джакузи. Туда ни папа, ни я не заходили, потому что мама строгим голосом прочла нам лекцию о подводных течениях. Мама с Бертиной стояли на берегу и смотрели на двух одиноких дурачков, плескавшихся у бесконечного побережья, которое наверняка протянулось вокруг всего земного шара. Но мы с папой ничего не могли с собой поделать – у нас не получалось просто смотреть на воду, нам непременно надо было в нее влезть. К тому же она была не холодная, хотя кто-то и сказал нам, что на дворе зима.

Городок назывался Эс-Сувейра. Мы долго тренировались правильно произносить это слово. В конце концов получилось – надо было лишь привыкнуть, прислушаться к бормотанью местных, и звуки сложились сами собой: «Эс-Сувейра».

Время года, которое они называли зимой, для нас было все равно что лето. Но думаю, что, появись мы там, когда лето по-настоящему, – оказались бы в парилке. А я, когда сильно потею и обгораю, совсем расклеиваюсь. Но мы там были зимой, поэтому кроме нас никто не плавал – прямо как дома, там тоже зимой в воду лезут разве что чокнутые моржи.

Во время отлива на пляже играли в футбол. Потом подростки сбивались в стайку и курили, расположившись возле стены. А три девчонки фотографировались.

В ранней молодости папа уже бывал в Марокко, но так давно, что год я забыл. Он все рассказывал, как там тепло и совсем по-другому, а когда термометр за окном дрожит от холода, такие рассказы могут едва ли не согреть. Странно, что папа презентацию про Марокко не сделал. Стоя по колено в теплой морской воде, я представлял, как одноклассники пишут контрольные по математике и бегают по спортзалу, и думал, что не зря мы сюда уехали, пускай даже в школе меня и не пожелали отпускать с уроков.

Я лег на воду и спросил, не пора ли нам освоить виндсерфинг. Папа был совсем не против – разумеется, он и сам давно об этом мечтал.

По вечерам мы ели рассыпчатый кускус и по-настоящему вкусные оливки. По утрам бегали с папой по пляжу, а на обед заказывали свежевыловленного угря.

Мы бродили по медине – так там называли старый город, – с ее бесконечными кафешками, магазинами и попрошайками. Чай там называли берберским виски, и на вкус он был как жидкий сахар. Все чем-то торговали, но не навязывались, а когда мама решала что-нибудь купить, это ей доставалось намного дешевле, чем было указано на ценнике. Папа научил меня торговаться, и будь у меня собственные дирхамы, я приобрел бы кучу сувениров, хоть мама и твердила, что покупать мы должны лишь то, без чего ну никак не обойтись. Как, например, крем, который она купила. И шаль. И резную деревянную статуэтку.

До этого каждое лето мы уезжали на дачу и жили там – неделя за неделей. Дачу я любил, и друзей, с которыми играл у пристани, тоже, но порой мне хотелось увидеть еще что-нибудь кроме однообразного норвежского побережья. Юаким побывал на трех континентах и гулял по городам, о которых я и не слыхивал. А этим летом уже мне предстояло вернуться домой и привезти кучу разных историй, имя загадочного города и три магнитика на холодильник. Папа купил их у дядьки, который всю жизнь словно в пещере прожил.

Мне бы следовало поделиться впечатлениями не только с Юакимом, а перед классом выступать, но это не мое. Может, надо было рассказать Юакиму вообще обо всем, но когда твои каникулы похожи на загадочную сказку, это приятнее, и я рассказывать не стал.

А каникулы и впрямь получились невероятные. Мы ездили на экскурсии и загорали, а мама вспоминала те времена, когда была подростком. Папа рассказывал, как он катался на поездах по разным странам и доехал до тех мест в Испании, откуда на пароме рукой подать до Марокко. Дома они об этом никогда не говорили, по крайней мере, при мне.

Купались мы каждый день, но в волны не бросались – по мнению мамы, такие огромные волны по плечу лишь профессиональным серферам. На пляже мы постоянно говорили о шерстяных варежках и теплых носках – дома, мол, сейчас в них все щеголяют.

На берегу вокруг валялись рыбины, похожие на каких-то невероятных змей. Чайки слетались пировать на разложенные по причалу сети, в которых застревали остатки рыбы. Все было грязным и пыльным, интересным и удивительным, странным и необычным. Сперва запахи манили и будоражили, а в следующую секунду казались тошнотворными. Тянуло перефотографировать все и вся и выложить в инстаграм, но я сдерживался – вдруг марокканцы рассердятся и потребуют с меня денег?

Некоторые считают, что на свете немало способов быть счастливым, но я уверен – это был один из лучших. Однако жизнь – она как ветер в горах, меняется за секунду. Зимой по телевизору как-то сказали, что буря может разразиться всего за несколько минут.

– Давай сделаем маме сюрприз и купим бутылку вина? – предложил папа по пути в отель, который мама называла «Тысяча и одна ночь». Я думал, что он называется «Мумбаи», хотя на самом деле его название было «Мумтаз Махал». Шел восьмой час вечера, стемнело примерно час назад. А ужинали тут часов в восемь-девять, не раньше, как бы ни сводило от голода желудок.

Папа растолковал, что алкоголь здесь достать непросто, потому что страна мусульманская, тут больше курят гашиш, а не вино пьют, хотя, строго говоря, и то и другое запрещено.

Бывало, дома мама с папой выпивали за ужином немного вина, правда, нечасто. Однако сейчас мы на отдыхе, и папа узнал, что где-то в переулках неподалеку имеется лавочка, торгующая хорошим марокканским вином с длинным французским названием, которое даже он повторить не сумеет.