В прыжке - Арне Свинген

– Но… Но… Дидрик, о чем ты вообще думал?

А вот на этот вопрос у меня даже ответ есть. Но я с ним не спешу. Думал я о том, что перед уроком учитель всегда лезет в шкаф – за ручкой, тетрадью или какими-нибудь ксерокопиями. Вот я и удивился, что никто прежде не додумался, ведь ремонт-то в школе не вечный. По телевизору, когда кого-то обливают краской, смотреть прикольно. Но в кино люди друг с дружкой творят такое, что повторять вовсе не обязательно. С кино вообще проблема: в нем про жизнь много врут. А я, даже если бы рассказывал анекдоты – хотя я не любитель, – то они наверняка выходили бы скучными.

Директриса сказала, что знает, чем тогда закончился мой разговор с терапевтом. Она попыталась объяснить, почему мне так важно толком поговорить с ним и как это мне поможет. А помощь мне нужна – это я сегодня доказал. Так поступать нельзя, я же это понимаю?

Я спросил, кто нарисовал картинку у нее за спиной – ее сын? Она повернулась, сперва растерявшись, но потом посмотрела на меня и подтвердила – да-да, это ее сын нарисовал.

– Молодец он у вас, – похвалил я.

– Ну да, но он давно это нарисовал, еще совсем маленьким.

– Тогда тем более молодец.

Директриса посмотрела на меня, глубоко вздохнула и повернула голову к окну. Там опять играли в футбол. Кто-нибудь вечно играет в футбол.

– Я… – начала она.

Я наклонился вперед – так кажется, будто слушаешь более внимательно. Директриса запнулась, а уж я-то знаю, каково это, когда слова от тебя убегают.

– Я… ты… – снова начала она, и, чтобы подбодрить ее, я кивнул, – ты меня немного пугаешь.

Мама извинялась. Она очень сожалеет, но сейчас иначе не получится. Ей нужно одиночество. Если мы постоянно будем мозолить глаза, легче не станет. Она надеется, что я все понимаю. Лучше объяснить не может. Ей очень жаль, опять. Так уж оно сложилось.

Прежде она иногда меня обнимала. А я считал себя уже взрослым для всяких обнимашек. Сейчас я в этом уже сомневаюсь.

У меня два вопроса: «Надолго ли?» и «Разве дедушка не очень далеко живет?» На оба мама отвечает: «Не знаю». Думаю, во втором случае такой ответ не годится. Мне хочется спросить, почему мы никогда не ездили к дедушке в гости, а он никогда не сидел ни со мной, ни с Бертиной. Но сегодня, похоже, не время задавать сложные вопросы.

Я подошел к маме поближе, но все же не вплотную. Она трет ладонями ноги, будто хочет что-то отчистить. Повторяет, что так будет лучше. Наконец выходит из гостиной. За проделку с краской она на меня даже не ругалась. Когда мама злится, голос у нее особенно тонкий. И она грозит пальцем, а палец при этом дрожит. Я и не думал, что стану по такому скучать.

Дедушка был уже в пути. Впрочем, возможно, доедет до нас он нескоро. Дедушка считал, что если у тебя есть часы, ты забываешь жить. Тем не менее не прошло и часа, как он стоял на пороге. На этот раз они с мамой вышли в сад, которым Берит так гордится. Вот только вряд ли они там цветами восхищались. К счастью, о чем они говорили, я не слыхал. Потом дедушка вошел в дом и спросил, собрал ли я вещи. Я покачал головой. Дед вызвался помочь, и дело пошло еще медленнее.

Взрослые делятся на две группы: те, кто все знает, и те, кто понимает, что они знают не все. Дед спросил, как работает планшет, но с первого раза не понял и спросил снова, а потом еще раз попросил показать. Поэтому мы совершено забыли положить в сумку носки с футболками.

Когда мы наконец собрались, я отправился искать маму, но Берит сказала, что та пошла прогуляться. Бертина повисла у меня на шее и сказала, что надеется меня снова увидеть. Я растолковал, что уезжаю всего-то на несколько дней, тогда она пообещала скучать по мне и попросила привезти ей подарок. Это папа всегда привозил подарки, но он-то ездил за границу, а я всего лишь к дедушке уезжаю. И магазинов у него там рядом с домом, скорее всего, нет. Бертина сказала, что и какой-нибудь веточки достаточно будет. Пообещал ей привезти веточку.

В машине дедушка извинился за беспорядок. А если в салоне и пахнет кислым, то это потому что он тут потерял остатки ужина, а найти не может. Почему он ужинает в машине, я не спросил. Когда мы выехали на дорогу, дед сказал, что вчера вечером заглядывал в паб, но просидел там недолго, потому что сейчас сил у него поубавилось. Я пристегнулся. Дед пожаловался, что холодильник у него дома пустой и неплохо бы купить чего-нибудь. Хорошо, если он про еду говорит. Дед оценивающе поглядел на меня.

– Скажи-ка, ты много ешь или как? – спросил он.

– Я? Нет… Я даже не знаю, сколько полагается есть… Ну, сколько-то я ем.

– Просто ты, на мой взгляд, толстоват. И мне надо знать, сколько на тебя покупать продуктов. Нет, я не жалуюсь и не в том смысле, что ты жирный. Но нам друг с дружкой надо по-честному. Согласен?

– Ну да…

– Только так у нас вообще хоть что-то получится. Вот и славненько, что ты согласен. Терпеть не могу ни с кем собачиться.

– У тебя очень много… морщин.

– Ага… Тебе, как я погляжу, лучше. Я уже старый – не забывай об этом. И сравни меня с другими стариканами моего же возраста. Посмотреть на них, так я просто юный красавчик. Так что давай-ка не будем хамить друг дружке. Если тебя поставить рядом с твоими же ровесниками, явно толстоват будешь, у меня же по сравнению с другими стариками морщин маловато. И вообще, чего-то мы не о том заговорили. Сменим-ка тему. Вот ты теннис, например, любишь?

– Эм-м… Нет.

– Вот и славненько. Теннис – вообще отстой.

Знакомые места за окном исчезли. Я совсем забыл уточнить у мамы, надо ли возвращаться в школу. Не могу представить, чтобы дед вставал ни свет ни заря, делал мне бутеры и вез учиться. Но я и прежде ошибался в людях. К тому же непонятно, выгнали меня или как. В тот день директриса вроде как испугалась и больше разговаривать не стала. Может, психотерапевт согласится ездить к деду домой? Мне бы не хотелось, чтобы он познакомился с дедом. Так я и глазом моргнуть не успею, как заявятся всякие люди из службы опеки и начнут задавать вопросы, от которых дед только разозлится.

– Ты уже с кем-нибудь спал? – спросил дедушка.

– Чего-о?

– Ну, с женщинами спал?

– Со взрослыми женщинами?

– Да нет, с девчонками. Ровесницами твоими.

– Мы таким не занимаемся.

– А сколько тебе вообще лет-то?

– Мы ведь возраст договорились не обсуждать?

Дедушка скорчил рожу, отчего морщин стало еще больше. Машину он вел как-то уж чересчур близко к разделительной полосе.

Волос на голове у деда пока хватало, однако на макушке могли бы и погуще расти. Зато живот у него не как у беременного, в отличие от дедушки Юакима. И сегодня он вырядился в рубашку с рисунком – таким ярким, что прямо вырви глаз. Я даже не сразу обратил внимание на потрепанные рукава. И на пятно на воротнике, немного похожее на те, что появлялись у меня на одежде, когда я неловко выдавливал кетчуп. А брови у деда огромные и кустистые. Я старательно подмечал всякие детали, которые смогу использовать против него, если опять начнет выносить мне мозг по поводу моего веса.