В советском плену. Свидетельства заключенного, обвиненного в шпионаже. 1939–1945 - Райнер Роме

Работать обязаны были все, кто хоть частично работоспособен. Но и труд был не из легких. Лесоповал на ледяном холоде. Его признали инвалидом, и в лагере ему была доверена работа полегче, официально называемая «занятием». Так что дополнительные пайки бывший лесничий не получал.

Пока он темпераментно излагал свою историю, я стал присматриваться к сидевшему рядом со мной мужчине, лицо которого показалось мне знакомым. Но я не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах мы встречались. А он стал скручивать цигарку из махорки.

– Мы ведь знакомы, да? Вы не из Дайрена? – спросил я.

– Да, из Дайрена. И нам там приходилось часто встречаться. Моя фамилия Гаврилов.

– Гаврилов?

Что-то в моей памяти стало проясняться. Я еще раз присмотрелся к нему. Он с улыбкой кивнул и внезапно на безукоризненном английском продолжил:

– Я хозяин ресторана «Гаврилов», и я хорошо вас знаю. Вы часто заходили к нам.

И тут я все вспомнил. Он был хозяином ресторанчика, где подавали лучшие в Дайрене куриный суп по-кавказски и шашлык. И я на самом деле нередко с семьей заглядывал туда.

– Вы знали мою жену? – спросил я.

– Разумеется, я отлично помню и вашу жену. Она с вами тоже часто приходила. Я всего три недели назад видел ее и разговаривал с ней.

– Как вы могли видеть ее?

Меня охватило жуткое волнение. С тех пор как японский полицейский сказал мне, что видел мою жену в Дайрене в тюрьме, я неописуемо страдал за судьбу своей семьи. Может, я здесь нащупаю ее след?

– Где вы ее видели? – еле сдерживаясь, спросил я.

Он чуть удивленно посмотрел на меня.

– В Дайрене, разумеется. На улице.

– Этого не может быть! – растерянно пробормотал я.

– Это на самом деле было! – Тут Гаврилов даже смущенно улыбнулся. – Уж поверьте мне. Мы с ней довольно долго разговаривали. Они сейчас с детьми живут в католической миссии.

Все вокруг закружилось. Я чувствовал, что сердце мое вот-вот выскочит из груди. Я не сразу смог ему ответить. Необходимо было прийти в себя.

Гаврилов продолжал с удивлением смотреть на меня. Он понятия не имел, что происходило в это мгновение у меня в душе. Я никак не мог осмыслить только что услышанное и заставил Гаврилова поклясться, что он на самом деле видел мою жену и разговаривал с ней.

– Конечно, конечно, – пытался он успокоить меня. И в деталях передал свой разговор с ней: – Две недели назад меня арестовали русские. Им кто-то на меня донес. Как вам известно, ко мне были вхожи многие и японские, и китайские высокопоставленные лица. Ну, и русские подумали, что я содержу шпионское гнездо. Я никогда не имел ничего общего с подобными вещами. Но разве это докажешь комиссарам? У каждого бизнесмена есть враги, это их работа. Догадаться нетрудно. Я думаю, что донес кто-то из них, может, мой конкурент. Подговорил русских заняться мной. А что касается вашей жены, я встретил их недели три назад утром на главной улице у своего ресторана. Они шли за покупками. Разумеется, я сразу же ее узнал и она меня тоже, и мы разговорились. Она рассказала мне о том, как вас взяли и как ей вместе с двумя детьми пришлось тоже отсидеть у них два часа. У нее все отобрали – ювелирные изделия, деньги и все остальное, кроме одежды. Но шесть недель спустя ее безо всяких объяснений выселили, и она оказалась на улице с двумя детьми. Так как у нее не было ни пфеннига, ни куска хлеба, она обратилась к женщине, главе католической миссии, которая держит больницу для неимущих китайцев. Эта женщина поселила их у себя дома. С тех пор она живет там. Голодает ли она? Нет, она не голодает. Об этом заботится миссия. Она исполняет обязанности медсестры, ухаживает за больными. Друзья тайком подбрасывают ей одежду и пропитание. Она выглядела печальной, но очень собранной, когда мы встретились. Как мне кажется, она в добрых руках, и вам нечего тревожиться о семье.

Я понимал, что жена в самом деле оказалась в добрых руках; сестер этой миссии я знал давно, и меня поражала их отзывчивость и готовность бескорыстно помочь ближнему. Они всегда казались мне орудием добрых сил этого мира. И тогда мне подумалось, что провидение сказало мне: «Воробей с крыши не взлетит без моего ведома, и те, кто угнетают и преследуют тебя, пальцем не шевельнут без моего ведома. Ни единого волоса не упало с головы Даниила, когда он вошел в яму со львами, ибо мне было так угодно. Верь и доверяй!»

Мне стало ясно: только не впадать в отчаяние. Ибо на небесах обитает добрый Отец. Вне сомнения: когда беда кажется непереносимой, его помощь подоспеет обязательно.

Это было утром, около восьми часов. Мы только закончили наш скудный завтрак и слушали россказни нашего лесника, который часами мог говорить, и наш интерес не ослабевал. Открылось окошечко в двери, и появилась физиономия сержанта. Жестом он подозвал меня. «Через пять минут тебя отправляют. Приготовься!»

Я почувствовал, как замерло сердце. Не от страха. Просто от волнения. Я ожидал чего угодно, только не такого оборота. Я снова оказался лицом к лицу с фортуной, которая могла означать для меня как рай, так и ад. Внутренне собравшись, я трясущимися руками уложил свой мешочек. Я успел лишь коротко обменяться рукопожатиями со своими сокамерниками – они больше меня не увидят и я их, как распахнулась тяжелая дверь.

Я стоял в коридоре. Там уже собрали группу в 16 человек. Я был последним. Меня очень обрадовало, что в нашей группе было много проживавших в Дайрене немцев. Как ни печально расставаться с теми, к кому успел привыкнуть, приятно встретить старых знакомых. Кроме немцев, были японцы, корейцы, русские эмигранты и китаец.

Мир внезапно стал другим. Лучше или хуже – это еще предстояло выяснить. Пять минут назад я еще был в камере, не подозревая ни о чем и готовый и дальше оставаться в ней. И в один миг все изменилось, исчезло, будто сон после пробуждения, и меня подхватил водоворот новых событий.

Как с нами поступят? Все лишь пожимали плечами. Мне вспомнились слова комиссара. Его пожелания всего хорошего и обещания. Глупо, наверное, было верить его словам. Но человек так устроен, что хочет верить. Желание порождает надежду, а надежда властвует над мыслью.

Одно было окончательно ясно: с этой отвратительной «малой тюрьмой» мы распрощались навеки и теперь нас переправят в обещанный лагерь, который явится последней остановкой перед выходом на свободу. Как бы то ни было – худшее осталось позади. Вдохнув морозный воздух, я воспринял его как предвестника приближавшейся свободы.

Мы следовали пешком, под конвоем, к вокзалу, где нас поместили в поезд, в специальное отделение вагона, откуда мы после двухчасовой поездки выгрузились на какой-то небольшой станции. На станционном здании огромными буквами было написано «ГРОДЕКОВО». Не приходилось сомневаться, что мы были на пограничной станции, откуда шли поезда в Маньчжурию. Всего в считаных километрах, совсем рядом, высились горы, находившиеся уже на территории Маньчжурии. Мы с любовью взглянули на них, они показались нам последним, что связывало нас с дорогими местами.