Наследница поневоле - Ирина Львова

Джейк забегал по комнате, щелкая аппаратом. Он гонял Лизу из угла в угол, так и не дав ни перекусить, ни напиться чаю. Потом потребовал, чтобы они пошли на улицу. И опять она не стала возражать.

Света с удовольствием их сопровождала. Как ни странно, она была даже рада, что ей удалось с такой легкостью превратить серого воробышка в райскую птичку, но маленький червячок ревности время от времени давал о себе знать. Лучше бы эта Батурина оставалась замухрышкой!

Они объездили всю Москву, Джейк отснял четыре пленки, заставляя Лизу позировать то на Красной площади, то на берегу какого-то пруда, то возле Большого театра, то у фонтана на бывшей ВДНХ.

Как ни странно, скованность и смущение Лизы быстро улетучились. Волнение выдавала только некоторая порывистость движений, но своеобразная неуклюжесть девушки только добавляла ей шарма.

Она охотно позировала, словно занималась этим всю жизнь. Улыбка украшала ее, а тихий смех звучал обворожительно.

Лиза словно бы скинула с себя старую кожу и теперь всеми порами впитывала солнечный свет, радость бытия и восхищенные взгляды случайных прохожих… пока совсем не замерзла.

Славик повесил трубку:

— Черт! Ну куда же она запропастилась? В жизни такого не было, блин!

— Запропастилась? — пробормотал Боб Гаррис, тараща помутневшие от употребления русского народного напитка глаза. — Н-наливай!

Гусар почесал в затылке:

— А тебе не хватит, друг?

— Н-нет. Н-накатим!

— Ну смотри. А то Лизка пьяных видеть не может. Папаша у нее здорово пил… Он когда помер, Лизка сюда переехала. Мы тогда и познакомились. Совсем сопливая девчонка была. В библиотечный техникум поступила… На что жила, блин? Стипендия-то крохотная. Так она подъезды мыла. Представляешь? Вот я и считаю — правильно ей это наследство досталось. Кому, как не ей?

— Н-накатим!

— Да ты уже стакана не видишь! Я ж тебе налил. Хреново с непривычки-то. Вы там по-нашему пить не умеете.

— Х-хреново, это что?

— Вот проснешься утром, узнаешь.

Закусив прямо из банки килькой в томате, хозяин пропел:

Килька плавает в томате,

Ей в томате хорошо,

Что же ты, едрена матерь,

Места в жизни не нашел?

— Н-не понимаю… — промычал гость.

Славик махнул рукой, слегка покачнувшись, поднялся и вышел с сигаретой на балкон. Перед подъездом остановилась машина, из которой вышел темноволосый парень и выпорхнули две девушки: одна блондинка-куколка, другая — с пышными каштановыми волосами, высокая и стройная. С ее шеи соскользнул яркий шарф, она наклонилась, шагнула и… потеряла туфельку.

Гусар так и не прикурил сигарету. Девушки весело смеялись, парень галантно опустился на одно колено и, подав «растеряше» шарф, помог ей обуться.

«Ишь ты, прынц заморский! Какой галантерейный, с-собака! Интересно, к кому бы это такие курочки заявились?» — подумал Славик с легкой завистью и вернулся в комнату, где мирно спад его новый знакомый.

Делать было нечего, и Марков вновь попробовал набрать номер запропавшей Лизы. Он не на шутку беспокоился.

К его удивлению, Лиза ответила.

— Ты где шлялась? — сердито спросил Славик.

— Ой! Ты не поверишь! — восторженно отозвалась девушка. — Зайдешь?

— Зайду. Тут, понимаешь, к тебе гость приехал, блин, а ты…

— Го-ость? Какой гость?

— Какой гость! — передразнил Гусар. — Американский.

— Как? Еще один?

— Что значит — еще один?

— А, ладно! Веди. Одним больше, одним меньше…

— Заговариваешься, что ли? Адвокат приехал. Американец. Который тебе наследство нашел.

— Это ты, по-моему, заговариваешься. Или опять по-дурацки шутишь?

— Какие тут шутки?

Лиза вышла из терпения:

— Не морочь мне голову! Выпил, что ли?

— Ну… Но не так, чтобы очень.

— Ладно, веди своего адвоката, если он тебе не приснился.

— Не могу.

— Что ты несешь?

— А то, что он заснул, блин. Ладно, я сейчас спущусь, чтобы ты не думала, что я пьян…

Славику открыла дверь куколка блондинка, которую он видел у подъезда, он прошел в комнату и увидел темноволосого парня с усиками и «растеряшу» в черном коротком платье. Она, эта незнакомка с блестящими каштановыми волосами, смотрела на него с явным осуждением.

— А где Лизка? — удивленно спросил он.

— Да вот же она! — весело сообщила блондинка-куколка, указывая на «растеряшу».

— Белая горячка, — печально констатировал Гусар и попятился к выходу.

— Но это она! — засмеялась блондинка, хватая его за рукав.

Темноволосый парень, рассевшийся в Лизином любимом кресле, скалил зубы.

— Куда Лизку дели, аферисты? — истошно завопил пораженный страшной догадкой Славик, бросаясь на него с кулаками.

— Совсем сдурел, оглашенный! — закричала Лизкиным голосом девица в черном и повисла у Гусара на руке.

Марков стряхнул ее, отступил на шаг и, не веря своим глазам, уставился на Лизу — не Лизу.

— Я это! Я! Успокойся, — проговорила она. — А это — наш гость из Америки. Мистер Джейк Херби.

Славик протер глаза, зажмурился и опрометью выскочил из квартиры.

«Когда же я-то так нажраться успел?» — в растерянности думал он, поднимаясь к себе.

Пьер Ла Гутин основательно подготовился к выполнению задания. Обо всем договорившись с Бет Моргенсон, он связался с неким Аркадием Изборским, с которым судьба свела его в прошлом году при выполнении весьма щекотливого задания в России.

Фирма «Фея», с которой взялись вести дела французские бизнесмены, самоликвидировалась, оставшись должна незадачливым предпринимателям кругленькую сумму. Отчаявшись вернуть свои деньги и желая хотя бы наказать жуликов, французы отправили в Москву Ла Гутина.

Пьер разобрался в ситуации и нашел способ удовлетворить всех: получив от директора «Феи» Аркадия Афанасьевича Изборского вполне удовлетворившую его скромные запросы сумму и удачно сфабрикованную фальшивку — видеозапись популярной телепрограммы «Дорожный патруль», в которой сообщалось, что бизнесмены Изборский, Гиршенбаум и Кирсанов найдены застреленными в офисе новой, организованной ими фирмы, носившей нежное имя «Сильфида». В Москве действительно произошло убийство трех дельцов, но их трупы были так изуродованы, что понять, кто это, было невозможно. Однако в конце сюжета умельцы Изборского подмонтировали фотографии якобы опознанных жуликов. Впрочем, Гиршенбаум вскоре и в самом деле скончался, но тихо, если так можно выразиться, без помпы.