Авантюристы. Морские бродяги. Золотая Кастилия (сборник) - Густав Эмар

В сердце Мигеля, прозванного, конечно же, Баском, нашлось место еще только для одной такой же привязанности, которую Мигель питал к своему командиру. Это был бретонский матрос, мрачный и угрюмый, составлявший полную противоположность Мигелю. Из-за медлительного характера экипаж прозвал этого матроса Дрейфом, и тот так привык к этому имени, что почти забыл свое собственное.

Услугу, которую граф оказал Мигелю, Мигель оказал однажды Дрейфу, и по этой причине искренне привязался к бретонцу, хоть и насмехался над ним и поддразнивал его с утра до вечера.

Бретонец это понимал и при каждом удобном случае выказывал, насколько позволял его замкнутый, необщительный характер, свою признательность баску, полностью подчиняясь ему и никогда не возмущаясь требованиями, часто непомерными.

Мы так долго говорили об этих двух людях потому, что им придется играть важную роль в нашем повествовании и читателю необходимо узнать их как можно лучше.

Граф де Бармон и Мигель Баск продолжали прогуливаться по улицам, один размышляя и наслаждаясь солнцем, другой уважительно следуя в нескольких шагах позади и отчаянно куря трубку с таким коротким чубуком, что огонь почти касался губ. Скоро они дошли до окраины города и стали подниматься на холм по довольно крутой тропинке, заросшей по бокам кустами алоэ. С вершины холма открывалась панорама залива – к слову сказать, одна из прекраснейших в мире.

Было около двух часов пополудни – самое жаркое время. Горожане удалились в дома для сиесты, так что моряки не встретили по дороге ни одной живой души. И если бы книга «Тысяча и одна ночь», переведенная столетием позже, была известна в то время, граф без особых усилий вообразил бы себе, что это город из арабских сказок, жителей которого усыпил злой волшебник, – так вокруг было тихо и пустынно. Словно усиливая это впечатление, ветер стих, воздух был неподвижен, и обширная водная скатерть недвижно расстилалась внизу, под ногами графа, который рассеянно смотрел на свой фрегат, издали казавшийся небольшой лодкой. Мигель курил и, широко расставив ноги и заложив руки за спину – любимая поза моряков, – тоже любовался окрестностями.

– Смотрите-ка! – сказал он вдруг.

– Что такое? – спросил граф, обернувшись.

– Сюда галопом несется всадница. Что за странная фантазия прогуливаться в такую жару!

– Где? – спросил граф.

– Вон там, капитан, – ответил Мигель, протягивая руку.

Граф устремил взгляд в ту сторону, куда указывал Мигель.

– Эта лошадь взбесилась! – вскричал он, присмотревшись внимательнее.

– Вы так думаете, капитан? – спокойно спросил матрос.

– Я уверен! Посмотри! Всадница отчаянно вцепилась в гриву, несчастная погибла!

– Очень может быть, – философски заметил Мигель.

– Скорее, скорее! – вскричал капитан, бросаясь навстречу всаднице. – Надо спасти эту женщину даже ценой собственных жизней!

Матрос ничего не ответил, а только, чтобы не повредить трубку, вынул ее изо рта, положил в карман и потом ринулся вслед за своим капитаном.

Берберийская лошадь арабских кровей, с маленькой головой и тонкими породистыми ногами мчалась как ураган. Она бешено неслась по узкой тропинке, в глазах ее сверкали молнии, а из расширенных ноздрей как будто вылетал огонь. Всадница, ухватившись обеими руками за длинную гриву, обезумев от страха, чувствовала себя уже погибшей и время от времени глухо вскрикивала. Далеко позади нее, почти неприметными точками на горизонте, во весь опор скакали несколько всадников. Тропинка, по которой мчалась лошадь, вела прямо к глубочайшей пропасти, и пропасть эта приближалась с головокружительной быстротой. Только безумец или человек, наделенный мужеством льва, мог пытаться спасти несчастную. Однако оба моряка, не рассуждая и не колеблясь, стали по правую и левую сторону тропинки и молча ждали. Они поняли друг друга.

Прошло две или три минуты, и лошадь пролетела мимо графа и матроса подобно вихрю, но они все же успели кинуться к ней и ухватиться за поводья. С минуту бешеное животное тащило их за собой. Шла борьба человека с животной силой. Наконец лошадь была побеждена и, хрипя, повалилась на землю. Граф подхватил на руки молодую женщину, столь чудесно спасенную, унес ее с дороги и почтительно опустил на землю. Всадница от страха лишилась чувств.

Граф, догадываясь, что подъезжавшие мужчины приходились родственниками или друзьями той, которой он оказал такую важную услугу, привел в порядок свою одежду и молча ждал, с восхищением глядя на красавицу, распростертую у его ног.

Это была прелестная семнадцатилетняя девушка, с тонкой и гибкой талией, с нежными чертами лица. Ее черные волосы, длинные и шелковистые, выбились из-под сетки, удерживавшей их, и душистыми локонами рассыпались по плечам. Костюм, чрезвычайно богатый, указывал на знатное происхождение молодой особы. Впрочем, так же как и аристократизм, присущий всему ее облику. Легкий румянец говорил о том, что всадница быстро возвращается к жизни.

Мигель Баск с невозмутимым спокойствием, из которого ничто не могло его вывести, оставался при лошади, которая стояла, дрожа всем телом, но уже не оказывала сопротивления. Мигель снял с нее подпругу, сорвал пук травы и начал обтирать, восхищенно бормоча:

– Какое благородное и прекрасное животное! Было бы жаль, если бы оно упало в эту ужасную пропасть. Я рад, что оно спаслось!

О молодой девушке благороднейший матрос вовсе не думал, весь его интерес сосредоточился на лошади. Обтерев и снова взнуздав, он подвел ее к графу.

– Вот, – сказал он с довольным видом, – теперь она усмирена. И ребенок может вести ее в поводу.

Между тем всадники быстро приближались и скоро подъехали к французским морякам.

Всадников было четверо. Двое казались важными людьми, двое других были в одежде слуг. В нескольких шагах от графа двое первых спешились, бросили поводья слугам и, с шляпами в руках подойдя к графу, учтиво поклонились. Граф также отвечал вежливым поклоном, украдкой рассматривая их. Первый был человек лет шестидесяти, высокого роста, с благородной осанкой, лицо его было красиво и на первый взгляд доброжелательно. Но, приглядевшись внимательнее, можно было приметить по мрачному огню черных глаз, что эта доброжелательность была только маской. Выдающиеся вперед скулы, довольно низкий лоб, нос, загнутый как птичий клюв, и квадратный подбородок выдавали злой нрав этого человека, смешанный с упрямством и гордыней.

На мужчине был богато расшитый охотничий костюм, а массивная золотая цепь, называвшаяся тогда фанфаронкой, несколько раз обвивала его шляпу с султаном из страусиных перьев. Фанфаронку ввели в моду авантюристы, возвращавшиеся из Новой Испании, и, как ни была эта мода смешна, горделивые кастильцы с восторгом принялись ей следовать.