Человек в чужой форме - Валерий Георгиевич Шарапов

за цветочками пришел, а ты, варвар… не мог, что ли, ну хотя бы в мясном ряду?

Анчутка возразил по существу:

— Я рассудил: раз негодяй такой тратится на чепуху, стало быть, жирный. В общем, я руку-то в карман, а там — матушки мои! — крючков рыболовных понатыкано!

— И хоп-ля-ля, — продолжил Пельмень, — всунуть-то руку всунешь, а обратно — никак. Стоял, крепился-крепился, раздулся, как самовар, рожа красная, хоть прикуривай…

— Ну, само собой, не сдержался, заорал, как ошпаренный, — радостно продолжал Анчутка, — крючки намертво держат, публика собирается, слышу — лупцевать собираются. А полковник — ничего, расплатился, цветочки забрал…

— Это Максим Максимыч оказался, на наше счастье, — пояснил Пельмень.

— Максим Максимыч — это кто?

— Товарищ Кузнецов, Батя, бывший командир наш, — сообщил Анчутка, — ох и головастый мужик! Он теперь у вас по снабжению, на фабрике.

— Да, слыхала про него, хвалят. И по каким причинам он вас тотчас в милицию не сдал?

— Пожалел, — поведал Андрюха, — нет, ну как с рынка-то вышли, по сусалам навешал, но по-доброму, по-отцовски.

— Не больно, то есть, — уточнил Яшка, — ну а потом, как за уши оттрепал, начал выспрашивать, что да как.

— Хотели сперва деру дать. Да, во-первых, крючки держат, во-вторых, мужик хороший, к тому же и сам растолковал, как положено: что, детки, так и будете как перекати-поле? Война кончилась, надо жизнь налаживать, а вы чуждым… как это?

— Дезорганизующим, — четко выговорил Анчутка.

— Во, этим самым элементом… В общем, суть такая: недолго вам дурью маяться, стукнет восемнадцать и загремите в цугундер по-взрослому. Оставайтесь у меня в части, выправим вам документы, выучитесь ремеслу, людьми станете.

— И вы, стало быть, прибились? Так ведь там-то, в части, дисциплина, порядок, все по ранжиру. Вы-то птицы вольные, не тяжело?

— Сначала тяжко было, — признал Пельмень, — но сытно. И пора о будущем подумать. Не паразитировать, а работать над восстановлением хозяйства. Я вот по технике кое-что наблатыкался.

— Да, у Андрюхи получается, как надо, — подтвердил Анчутка, — а я все понемногу: и как монтажник, и красить-шпатлевать получается неплохо.

— Молодец этот ваш… наш, то есть Кузнецов. Ужасно за вас рада, честно. А уж Колька до потолка прыгать будет.

— Где он, кстати, черт старый?

Оля не успела ответить: в коридоре снова послышались шаги, дверь отворилась, показались директор Петр Николаевич и, к немалому Олиному удивлению, тот самый товарищ военный, у «Летчика-испытателя».

Глава 12

— Вот тут у нас библиотека, — продолжая экскурсию, пояснял Петр Николаевич, — многое уже сделано своими силами.

— Да, вижу, — подтвердил гость. Сдернув перчатку, по-хозяйски провел пальцами по стене, глянул вверх, — и все-таки подработать надо. Стена в библиотеке должна быть гладкой, как стекло, а тут вон, уже трещины наметились. Еще немного — и пойдет грибок, нужна будет дополнительнае обработка, ненужные траты.

Оля напомнила о себе:

— Здравствуйте.

Он кратко глянул в ее сторону, очевидно узнав, слегка приподнял углы рта:

— Здравствуйте, здравствуйте, — и тотчас, изгнав улыбку, строго обратился к парням[1]: — Отвлекаете товарища от работы? Вон, смотрите, портреты стоят, агитационная продукция — разве им место у стены? Помогите даме.

— Это не дама, Максим Максимович, — отрапортовал Пельмень, — это наша старая подруга.

— Что, раз подруга — то и не дама, сама справится? Ну-ка, рысью за сверлилкой — и приступайте.

Петр Николаевич сообщил:

— В кабинете труда есть фэдэшка1.

— Выполнять, — приказал парням инженер-полковник.

Их как ветром сдуло, только валенки застучали.

— При всем уважении к моему гениальному земляку, наша техника мощнее, быстрей дело пойдет, — объяснил свое высокомерие гость и, повернувшись, пообещал Оле: — Сейчас окажем содействие.

— Это Ольга Гладкова, наша старшая пионервожатая и библиотекарь, — запоздало представил Петр Николаевич.

— Да мы уж шапочно знакомы. Весьма отзывчивый товарищ.

Она протянула ладошку, полковник пожал ее. В углах карих глаз собрались морщинки, отчего лицо стало совсем другим, куда добрее.

— Кузнецов, Максим Максимович.

«Симпатичный дядька, — подумала Оля, — и на военного не похож».

— Очень приятно.

— Скажите, а товарищу Гладковой, директору фабрики, вы не родственница?

— Дочь.

— Похожи на нее, такая же красавица, — заметил Кузнецов. Просто констатировал факт. — Сейчас бойцы помогут, а мы с товарищем директором пока продолжим.

Они вышли.

Оля продолжала наводить окончательный блеск, исправляя одной ей видимые недочеты, добавляя штрихи.

«Интересно получается! Снабженец, заслуженный человек, — и вот так запросто прикрывает воришку. Допустим, я этому только рада, Яшка все-таки друг и небезнадежен… и все-таки каждый раз, когда их прощают, вытаскивают из очередного котла, они опять берутся за свое. А если бы один раз загремели в колонию?»

Оля поежилась. Конечно, она и понятия не имела, каково там приходится, все знания о системе трудовой перековки черпала исключительно из трудов Макаренко.

«Кузнецов, стало быть, откуда-то с Харьковщины? Назвал Антона Семеновича земляком… да, но все-таки, если оставить в стороне мое личное отношение к этим двум — они же все-таки преступники?»

Оля не удержалась, усмехнулась: за годы общения с ребятами в ее взгляде на них наметилась какая-то ненормальность. Преступники — это такие, с бородами-пистолетами-кастетами, а Анчутка с Пельменем — ой, оставьте! Какие они преступники, так, хулиганье.

«А что «так»? Тырить — тырили, воровать — воровали, и по мелочи, и по-крупному. А вот спроси меня кто: преступники они или нет — я твердо заявлю, что нет. Вот если бы это были другие… н-да-а-а, ну и логика. Лимиха обязательно бы прочла лекцию о ложно понимаемом товариществе и круговой поруке».

Бывшая старшая пионервожатая, Лидия Михайловна, не ленилась, навещала свою преемницу, как правило, с коляской, в которой почивала ее замечательно толстенькая, очаровательная дочка. Подобрела бывшая Ведьма Школьная: в глазах теплота, в голосе мягкость, и все-таки не упускала случая сделать поучение.

Как это там?

Девушка припомнила наставления, излагаемые в промежутках между укачиванием и подкармливанием: «Воспитатель, Олечка, не должен оставлять без внимания ни одного, даже самого незначительного нарушения установленных правил, объявить решительную борьбу ложному товариществу, бичу мальчишеских коллективов».

Странные дела творятся на свете! Лимиха всегда говорила вроде бы такие правильные слова, но почему-то совершенно не хотелось ее слушать. Лишь воспитание и уважение к старшей, к тому же молодой мамочке, которую нельзя огорчать, не позволяло зевнуть или вообще, рассмеявшись, уйти.

«Вот, допустим, случилось ЧП, а классный руководитель натолкнулся на упорное желание учащихся скрыть виновника того или другого проступка. Что следует сделать?»

Оля неопределенно пожала плечами — слишком мало исходников, чтобы делать выводы. Однако Лидии Михайловне, оказывается, все было кристально ясно:

«Ты как пионервожатая должна объяснить ребятам, что они поступают неправильно!»

«Что же, поощрять стукачество?» — прямо спросила Ольга.

Лимиха решительно воспротивилась такой постановке: