Тотальное преследование - Николай Басов

Еще не могло Тома не порадовать, что мекафы почти все высвобожденные ресурсы после сокращения громоздкого и крайне неэффективного управления, как теперь говорилось по телику, принялись вкладывать в строительство космической станции. Это действительно было необычно и красиво. Если бы Том мог хоть сколько-нибудь распоряжаться в квартире Ларисы, он бы купил на одну из своих зарплат фотообои с изображением станции – так она ему нравилась. Он даже пару раз ходил с Летой вечерами в парк, чтобы в ночном небе увидеть эту крохотную искорку, чуть в стороне от созвездия Лебедя, как он понял из статьи в каком-то журнале, хотя Лете эти походы показались глупостью и чушью. Для нее это было нормально – чтобы люди, пусть и под командованием мекафов, строили на орбите настоящий завод, по сути, космическую верфь, как говорилось в той же статье, изготавливающую космические корабли.

А вот Том никак не мог к этому привыкнуть. Из-за невозможности найти деньги на большое, во всю стену изображение, он купил пока постер и любовался им, хотя Лариса тоже считала, что смотреть тут не на что. Была бы ее воля, она бы березки какие-нибудь повесила над прудом. Но Том смотрел на свое приобретение и тихо радовался, потому что это на самом деле было изумительно – для тех, кто понимает, конечно.

В пространстве, которое светилось не очень близкой Землей, с ее дымкой атмосферы, облаками, континентами и мелкими звездочками городов, парили циплопические, очень необычные конструкции, перекрещиваясь огромными штангами, в которых, как в обычной технической оправке, работали… Кажется, все же чаще работали роботы, чем люди, хотя их было немного. Или вот такая картина: с обезлюдевшей Японии, все время вверх, в космос стартовали корабли, которые вывозили на орбиту металл, топливо и какие-то машины, назначение которых Извеков не знал, но которые все равно выглядели необходимыми и функциональными. Однажды он даже увидел довольно большой постер, где стартовало четыре корабля разом, причем один уходил к небу на бустерах, отбрасывая вниз привычный для людей шлейф огня, дыма и гари… Какой-то очень благородной гари, не той, что оставалась, предположим, от гептила. А на заднем плане парили две маленькие тарелки, они заводили на посадку огромную машину совсем уж непонятной формы, которая к тому же еще и светилась почти целиком, сопротивляясь земному притяжению…

И постепенно становилось привычным, что новая технология позволяет, например, открыть не только новые верфи на орбите над Азией, но и заложить уже другие системы над Африкой и еще где-то, над Аргентиной, кажется… А люди, которые там работают и которых иногда приглашали в теле– и радиостудии, рассказывали о великолепных и величественных достижениях, которые скоро свершатся, потому что теперь люди вместе с мекафами получили возможность совершить технологический скачок, перед которым даже холодный термояд выглядел устаревшей энергетической парадигмой…

На работе у Тома тоже неожиданно произошли изменения. Их «электрическую» контору рассортировали: кого-то вдруг отправили в Сибирь обживать новые пространства, кому-то посоветовали заняться разработкой лесных массивов, потому что дерево было ценнейшим сырьем для получения… чего-то, что можно было многократно использовать – кажется, для производства нового типа тканей. А самого Тома, как проверенного инженера, перевели на наладку водоочистных сооружений.

Правда, пока приходилось заниматься демонтажом старых систем, и это была на редкость грязная работа. За прежние годы водоочистка накопила такое количество разной гадости, самой неприглядной на вид, да еще с таким запахом, что дочь Ларисы, когда он возвращался домой после смены, только морщилась и поскорее пыталась скрыться в своей комнате. Том даже подумывал, не перевестись ли ему куда-нибудь еще, например в школу, где жизнь теперь почти повсеместно стала не в пример сытнее и спокойнее, чем прежде при «диком капитализме».

Но и на его должности оклады подрастали, пусть рывками и скачками. О них никто из бухгалтерии заранее даже не подозревал, все узнавали о новом повышении, когда получали конверт с недельным заработком. А уже к концу лета возникла система электронных денег, и тогда все стали носить карточки, с которых наличные приходилось получать в банкоматах. Карточки эти действовали по всей Земле, и вот тут-то выяснилось, какой реальный уровень жизни своим согражданам обеспечивал каждый из национальных типов экономики. Хотя и наличные деньги, невысоких номиналов, примерно рублей до двадцати, разумеется, тоже имелись в обращении. Впрочем, за новые двадцать рублей можно было приобрести куда больше, чем за прежние двадцать долларов. Поэтому потребовалось много мелочи, к виду которой Тому тоже пришлось привыкать, потому что монетки эти были и квадратными, и шестиугольными. Лишь металлический рубль, как в стародавние времена, был привычно круглым.

В общем, человечество, преодолев Завоевание, оживало, и не было даже каких-то особых протестов, как не было культурного или научно-технологического шока. В этом Тому было совсем непросто разобраться. И не только ему, но и многомудрым комментаторам в телевизоре. Некоторые высказывали идею, что человечество в том виде, которого оно достигло в начале XXI века, оказалось в целом куда пластичнее, чем можно было предполагать. А другие глаголили о том, что мудрость мекафов (с их-то социальными технологиями, которые рассматривали власть и экономику прежде всего как сугубо обслуживающую систему) обеспечила отсутствие этого самого шока. В конце концов сошлись на промежуточном, то есть обоюдном мнении, что устраивало и мекафов, и людей. Как высказалась однажды на кухне Лариса, иногда склонная к афористичной остроте:

– Все друг друга похвалили и остались при своих.

В это время Том принялся довольно много гулять по городу и присматриваться к новостройкам, или к Волге, или к людям… И не заметил ничего необычного. Все стало как всегда и как, наверное, должно быть.

Только однажды, когда Том проходил мимо старого, хрущевской еще постройки дома, он попал вдруг в… нормальное оцепление. Ребята в темно-красных комбинезонах, в которых Том так и не научился разбираться, потому что вариантов этого самого красного цвета у новых силовиков было столько, что глаза почти не различали оттенков, деловито оттеснили прохожих к стене. На миг перед глазами Тома возникли кадры из какого-то старого фильма – кажется, про зверства гитлеровцев в Варшаве, где люди в черной форме вот так же захватили всех, кто подвернулся под руку, выстроили у стенки и расстреляли из автоматов, – но скоро все выяснилось.

Из дома на противоположной стороне улицы красномундирные, сопровождаемые ревом детей и воплями женщин, стали выводить каких-то неприятного вида мужичков, человек пять или семь, и сажать в машину с глухим кузовом, тоже выкрашенную в пурпур. А когда с людьми было покончено, ребята в масках и уже в черных комбинезонах, без оружия, принялись грузить вещи этой самой… «раскулаченной» семьи, или даже нескольких семейств.

Прислушавшись к разговорам, Извеков понял, что в толпе господствовала одна версия: раскурочили гнездо каких-то бандитов, которые занимались грабежом граждан, и разумеется, конфисковали все, что удалось отыскать. О том, что эти люди могли оказаться теми, кто не согласился с новыми хозяевами и попыталися каким-то образом организовать сопротивление, за что и поплатились, разумеется, никаких разговоров не было. Все дружно поддержали официальное мнение и даже подтвердили, что это – разумно и необходимо.