Оранжевый - хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме - Пайпер Керман

– Как у вас дела? – спросил он наконец.

Меня поразило, что кто-то проявил хоть небольшой интерес к моему состоянию. Вопреки себе я почувствовала прилив благодарности.

– Все хорошо.

– Правда?

Я кивнула, решив, что надо быть смелой до конца.

Он выглянул в окно.

– Скоро я велю им отвезти вас в лагерь, – начал он.

Мой разум немного расслабился, желудок больше не сводило. Проследив за его взглядом, я тоже посмотрела в окно, чувствуя невероятное облегчение, что мне не нужно оставаться здесь с противным Коротышкой.

– Я буду вашим куратором. Знаете, я изучил ваши документы. – Он показал на бумаги на столе. – Довольно необычный случай. Громкое дело.

Правда? Я поняла, что совершенно не представляю, насколько громким вышло мое дело. Если я была знаменитой преступницей, кем же окажутся мои сокамерницы?

– И прошло уже немало времени с момента вашего участия во всем этом, – продолжил он. – Это весьма необычно. Я вижу, что вы с тех пор повзрослели. – Он посмотрел на меня.

– По-моему, да, – пробормотала я.

– Что ж, смотрите, я работаю в этой тюрьме десять лет. Я управляю ею. Это моя тюрьма – здесь ничего не происходит без моего ведома.

Мне было неловко за испытываемое облегчение: мне не хотелось, чтобы этот человек или любой другой тюремный работник стал моим защитником, но в тот момент он был самым человечным из всех, кого я встретила.

– Здесь у нас кого только нет. Вам нужно быть начеку с другими заключенными. Некоторые из них нормальные. Никто не будет к вам приставать, если вы сами этого не позволите. Женщины обычно не дерутся. Они болтают, сплетничают, распускают слухи. Они могут болтать и о вас. Некоторые из них решат, будто вы считаете себя лучше них. Скажут: «Конечно, она же богатенькая».

Мне стало не по себе. Неужели я казалась именно такой? Неужели меня сразу заклеймят заносчивой богатой стервой?

– Еще там есть лесбиянки. Но беспокоить вас они не будут. Некоторые попробуют подружиться с вами, но что бы там ни было – держитесь от них подальше! Я хочу, чтобы вы поняли: вам необязательно заниматься сексом с женщинами. Я старомоден. Я не одобряю этих безобразий.

Я изо всех сил старалась не фыркнуть. Похоже, не так уж хорошо он изучил мое дело.

– Мистер Буторский?

– Да?

– Когда мой жених и мама смогут меня навестить? – Как я ни старалась, вопрос все равно прозвучал жалобно.

– Они вписаны в ваше дело?

В моем деле были перечислены все члены моей семьи, включая Ларри, которого уже допросила служба пробации.

– Да, вписаны. И мой отец тоже.

– Визиты разрешены всем, кто вписан в ваше дело. Они могут приехать в эти выходные. Я удостоверюсь, что список передан в комнату для свиданий. – Он встал. – Просто держите дистанцию, и все будет в порядке.

Собрав мои документы, он вышел из кабинета.

Я получила у надзирательницы предметы личного потребления: две простыни, наволочку, два хлопковых одеяла, пару дешевых белых полотенец и маленькое полотенце для лица. Все это было засунуто в сетчатый мешок для стирки. Мне также выдали уродливое коричневое пальто со сломанной молнией и пластиковую коробку, в которой лежали короткая зубная щетка, миниатюрные упаковки зубной пасты и шампуня и прямоугольный брусок мотельного мыла.

Пока меня вели сквозь множество ворот чудовищной ограды, я радовалась, что сидеть буду не за ней, но в то же время гадала, каким окажется лагерь. Меня ждал белый минивэн. Водитель, женщина среднего возраста в гражданской одежде в военном стиле и солнечных очках, тепло приветствовала меня. Она была накрашена, в ушах у нее поблескивали маленькие золотые колечки – она вполне могла бы сойти за милую американку итальянского происхождения, живущую в Нью-Джерси и откликающуюся на имя Ро. «Надзирательницы становятся все приветливее», – подумала я, садясь на пассажирское сиденье. Она закрыла дверь и ободряюще улыбнулась мне. Она была в отличном настроении. Я внимательно посмотрела на нее.

Она приподняла очки:

– Я Минетта. Тоже из заключенных.

– Ого! – Меня ошарашило, что она тоже сидит за решеткой, но при этом водит машину… и красится!

– Как тебя зовут? Какая фамилия? Здесь всех по фамилиям называют.

– Керман, – ответила я.

– Первый раз у нас?

– Первый раз? – переспросила я.

– Первый раз в тюрьме?

Я кивнула.

– Все нормально, Керман? – спросила она, направив минивэн вверх по пологому холму. – Тут не так уж плохо, справишься. Мы о тебе позаботимся. Здесь люди нормальные, только следи, чтобы не обворовали. Сколько у тебя времени?

– Времени? – пробормотала я.

– На сколько посадили?

– А! На пятнадцать месяцев.

– Это ничего. И глазом моргнуть не успеешь.

Мы подъехали к заднему входу в длинное, невысокое здание, которое напоминало начальную школу 1970-х годов постройки. Минетта припарковалась возле инвалидной рампы. Сжимая в руках свой мешок для стирки, я вслед за ней пошла к зданию, старательно обходя островки льда – тонкие резиновые подошвы не спасали от февральского холода. На улице, собравшись маленькими группами, курили женщины в одинаковых уродливых пальто. Они казались усталыми и печальными, и на всех были надеты тяжелые черные ботинки. Я заметила, что одна из них была на последних месяцах беременности. Что делает в тюрьме беременная женщина?

– Ты куришь? – спросила Минетта.

– Нет.

– Вот и молодец! Сейчас узнаем, куда тебя определили, и устроишься. Там столовая, – она махнула рукой куда-то влево, где вниз уходила лестница.

Минетта говорила без остановки, рассказывая все необходимое о Федеральной тюрьме Данбери, но я ничего не запоминала. Мы поднялись на несколько ступеней и вошли в здание.

– …комната с телевизором. Здесь отдел образования, там кабинет надзирателя. Здрасьте, мистер Скотт! Надзиратель у нас ничего. Эй, Салли! – окликнула она высокую белую женщину. – Это Керман, новенькая, сдалась добровольно.

Салли тоже встретила меня приветливым вопросом, в порядке ли я. Я молча кивнула. Минетта продолжила экскурсию.

– Здесь еще кабинеты, вверху камеры, внизу блоки. – Она повернулась и серьезно посмотрела на меня: – Вниз тебе нельзя, туда путь заказан. Поняла?

Я кивнула, ничего не понимая. В моем новом доме с линолеумом на полу и шлакоблочными стенами стоял невыносимый гул: вокруг меня толпились женщины всех возрастов – черные, белые, латиноамериканки. Все они были одеты в защитного цвета одежду, которая отличалась от моей, и высокие, тяжелые черные рабочие ботинки. Я поняла, что всем своим видом так и кричу, что я новенькая. Взглянув на свои парусиновые тапки, я поежилась в своем коричневом пальто.