Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен

«Привет, Ник!» – поздоровалась официантка, дружески подмигнув ему. После ухода Жюли у Никола не было постоянной подружки, но девушки не переводились. Его красивые голубые глаза и природная непринужденность очень облегчали ему жизнь в этом плане. «Привет, Мари! – ответил Никола, чмокнув хорошенькую официантку. – Принесешь нам бутылку красного? На твой выбор. И пожалуй, пару кусочков колбасы».

– Сию секунду, – закивала Мари, направляясь к барной стойке.

– Привет, Ник! – крикнул мужчина лет сорока из-за соседнего столика. Со всех сторон неслось «привет, Ник!», когда мы приходили сюда. И Ник со всеми здоровался с той же теплотой и спокойствием, которые царили в этом баре, – его баре.

– Привет, Ник, – сказал чей-то голос за моей спиной.

Никола поднял голову.

– Макс? Макс Блэкберн? Ах ты, черт возьми!

Он поднялся и крепко, по-мужски, обнял красивого темноволосого парня, который, похоже, был несказанно рад встрече. Последовали возгласы: «Макс!», «Ник!», «Как поживаешь?», «Нет!», «Не может быть!», хлопки по спине и взрывы смеха. Улыбка у поименованного Макса была чудесная и, судя по всему, заразительная – мы с Катрин обе улыбались, глядя на них.

– Присядешь? – спросил Никола после очередного хлопка по спине.

– Нет, мне пора… но надо нам созвониться, дружище… Запиши-ка мой телефон.

Они постучали по клавишам айфонов, обменявшись номерами.

– Серьезно, замутим что-нибудь, о’кей?

– Непременно, – сказал Никола и повернулся к нам. – Помнишь мою кузину Катрин? А это наша подруга Женевьева.

Макс явно не помнил Катрин, но пожал ей руку и одарил широкой улыбкой, от которой она чуть глуповато хихикнула. «Очень рад», – сказал он мне, и его орехового цвета глаза заглянули прямо в мои. Взгляд у него был открытый и ясный. «Очень рада», – ответила я, а про себя подумала: «Боже, какие глаза».

Снова хлопки по спине, снова мужское объятие, и Макс ушел, на ходу попрощавшись с официанткой.

– Это один из моих лучших клиентов, – объяснил нам Никола, усаживаясь. – Максим Блэкберн. Злой добрый Джек.

В дверях Максим еще раз оглянулся на меня и помахал рукой.

– Чем он занимается? – спросила я.

– Пишет, кажется… Уезжал, жил во Франции или что-то в этом роде…

– А что? – спросила меня Катрин. – Тебе понравился?

– Что? Нет… То есть да, понравился, но… нет, просто любопытно.

Я смотрела через большое окно, как он переходит улицу. На нем было старое пальто и длинный шарф, все выглядело таким старомодным, что на самом деле было, наверно, последним писком.

– Лучшее красное вино, – сказала официантка, ставя перед нами бутылку. – Попробуйте.

Она налила нам три стакана. Вино и вправду оказалось изумительным. Сделав второй глоток, я удовлетворенно вздохнула.

– Спасибо, – сказала я Катрин. – Хорошая была идея – прийти сюда.

– Подожди, ты еще не пробовала колбасу.

Я собралась было попробовать, как вдруг увидела входящую в бар молодую женщину, лицо которой было мне знакомо; она весело смеялась. Женщина сняла шапочку и обернулась, чтобы обнять за талию мужчину. Нет, подумала я, нет. Это невозможно. Я хотела, чтобы все остановилось, я даже успела сказать себе, что, если поверить изо всех сил, что такого случиться не может, то этого и не случится.

В бар вошел Флориан.

Из бара мы уходили в полнейшем хаосе. Катрин билась в истерике, Никола бился в истерике, официантка билась в истерике от всех этих истерик, чертова хипстерша тоже билась в истерике, потому что незнакомая ей истеричка (Катрин) кричала гадости ее новому возлюбленному, а я… где же была я?

Я была в ступоре. Или, скорее, я была по ту сторону зеркала. Я смотрела, как они кричат и бранятся, не слушая, слышала только, как отскакивает мое имя от светлых деревянных стен бара, чувствовала руки Катрин и Никола на своих руках, на плечах, на талии, они куда-то тащили меня – она, потом он – и, как ни странно, я сознавала, что вся эта потасовка смешна и лучше всего нам уйти.

И я смотрела на Флориана. Как я на него смотрела! Я пожирала его глазами. Я глаз не сводила с его такого знакомого лица, с розовых губ и прямого носа, с волос, падавших белокурыми прядями на высокий лоб, и с холодной светлой голубизны его глаз, тоже устремленных на меня.

Сейчас он со мной заговорит, думала я. Сейчас он что-нибудь скажет. Я хотела услышать его голос – чтобы убедить себя в реальности его присутствия, но он молчал и только смотрел на меня, словно не замечая всей суматохи вокруг, начиная с Катрин, которая тыкала пальцем ему в область сердца и выкрикивала ругательства, брызжа слюной в лицо.

«Поговори со мной, – молила я его глазами, душой, волей, и мне казалось, будто я кричу это так громко, что в окнах бара вот-вот полопаются стекла. – Поговори со мной».

Но он ничего не говорил. Он стоял неподвижно, как статуя, и я знала, что он потрясен, знала, что за безупречным фасадом бушует буря. Потому что я хорошо знала его – как свои пять пальцев. Он был подобен ледникам в горах, у отрогов которых вырос: за внешней незыблемостью и холодностью крылась бурная жизнь, которая, если ее разбудить, может обрушиться лавиной.

Итак, он не двигался, и только я одна – я была в этом уверена (я даже успела, хоть это было и жалкое тщеславие на фоне всеобщей истерии, немного погордиться этим) – видела голубое пламя, бушевавшее в его больших глазах, пока футом ниже по-прежнему разорялась Катрин:

– Ну, ты мерзавец, понял? Ты – долбаный шелудивый пес олимпийского калибра, понял? Ты – бессердечная сволочь, ты говно, понял? Жен! ЖЕН! Как сказать по-немецки говноед?

Несчастная любовь – идеальное горнило для тех, кто хочет постичь отношения человеческой природы с логикой. Я всерьез озадачилась вопросом Катрин, мысленно переводя: «говноед»… «говно» будет Scheiße, «есть»… Esse? Esser? Мне так и не удалось освоить этот трудный язык. Я пыталась согласовать Scheiße, когда до меня вдруг дошла вся пронзительная абсурдность моего положения. Впрочем, Катрин и не ожидала от меня ответа:

– Мне никогда не нравилась твоя чертова гитлерюгендовская морда, а уж видеть ее здесь, в МОЕМ баре…

С каких это пор бар Нико стал ЕЕ баром? Праздный вопрос, который только женщина в шоковом состоянии могла себе задать.

Тут наконец вмешался Никола, встав между Катрин и Флорианом. Он был ниже его ростом, и ему пришлось задрать голову.

– Нет, серьезно, старина, что за хрень? Что за хренова хрень?! Из всех баров Монреаля? Из всех, черт побери, баров Монреаля?..

Флориан на него не смотрел – его глаза не отрывались от моих, с тех пор как он вошел.

– Флориан… что происходит? – поинтересовалась наконец чертова хипстерша.