Под флагом России - Никита Кузнецов

А.Я. Максимов

На отдаленном Востоке, на рубеже холодного Охотского моря, тянется от широкого устья величественного Амура до Японского архипелага мрачная, лесистая и преимущественно каменистая гряда — злополучный Сахалин или Соколиный остров, как наименовали эту тысячеверстную гряду подневольные ее обитатели — каторжные. Береговая черта северной половины острова, как с западной, так и с восточной его стороны, тянется почти стрункой, не образуя ни одного заливчика, ни одной бухточки, сколько-нибудь удобных для якорной стоянки. Природа словно скупилась при создании первой половины уродливого острова, как будто опасаясь, что ей не удастся выполнить свою удивительно грандиозную прихоть — вытянуть угрюмую громаду земли вплоть до Матцмая. Природа кроила вначале остров, подобно скупому портному, стараясь выгадать сажень береговой черты; но, заканчивая его созидание, вдруг словно спохватилась, увидев большой остаток созидательного материала, и разом расщедрилась, образовав на южной половине Сахалина два громадных, расположенных почти рядом, залива: Анива и Терпения. Первый из заливов врезался грандиозной дугой в южную оконечность острова, создав два грозных для оплошных судов мыса — Крильон и Анива, — далеко выдвинувшихся в опасный Лаперузов пролив. Залив Терпения, столь же обширный, но еще более неприветливый, сделал глубокую впадину в юго-восточном берегу острова, причем образовал в северной своей части страшный для мореплавателей мыс Терпения с коварным, каменным, подводным рифом, совершенно еще неисследованным. Предполагают, что этот риф вытянулся в Охотское море по крайней мере на две мили, вследствие чего суда стараются огибать утесистый, мрачный мыс Терпения возможно дальше. Моряки страшатся его почти в той же степени, как некогда древние мореплаватели страшились Сциллы и Харибды. Страх этот вполне основательный: все хорошо знают, что никому не будет пощады, если случай или непогода принесут судно к этим диким, почти безлюдным, берегам Сахалина.

Южная часть Охотского моря особенно неблагоприятна для мореплавателей. Весной и летом там царствуют непроницаемые туманы, прояснивает лишь изредка и на самое короткое время. Солнца почти не видно; редко-редко удается полюбоваться клочком голубого неба и опять все погружается в таинственную мглу густых испарений. В это время года там господствуют продолжительные штили. Море кажется дремлющим; его зеркальная поверхность лишь иногда или морщится легкой рябью под давлением бог весть откуда налетевшего слабого ветра, или же оживляется многочисленными стадами сивучей, моржей и морских котов, торопливо плывущих в неведомую даль. Изредка вынырнет из морской пучины кит-исполин, взметнет к небу со свистом и шумом громадные фонтаны воды, и опять исчезнет в своем безграничному чудесном водном царстве... Море успокаивается и вновь впадает в сладостную дремоту, случайно нарушаемую только его млекопитающими обитателями, всегда проявляющими изумительную энергию, подвижность и неутомимость, невольно поражающие слабого человека...

Осенью в Охотском море наступают ясные дни. Солнце ярко блещет с безоблачного, чистого неба, весело играет в несметных атомах удивительно прозрачного воздуха и волшебно сверкает в каждой капле прибойной волны, рассыпавшейся по прибрежью, в каждой брызге величественных фонтанов, чаще и чаще вырывающихся из могучих отдушин разыгравшихся китов. Восхитительно прекрасное дневное светило одинаково приветливо освещает как необъятный морской простор, так и суровые, угрюмые берега всюду разбросанных многочисленных островов, еще недавно окутанных, в течение нескольких месяцев, непроницаемым саваном густого тумана. Туман этот, при наступлении первых осенних дней, уносится обыкновенно в область неприятных воспоминаний. Воздух становится необычайно чистым. Ровный, холодный ветер гонит перед собой правильные гряды слегка пенистых волн, успокоительно действующих на воображение своим величавым, безмолвным, поступательным движением. Но не следует доверять этому радостному солнечному блеску, этой удивительной чистоте неба и прозрачности воздуха, этому кажущемуся спокойствию необозримого морского простора: во всем таится неотвратимое коварство грозной, неумолимой стихии, разражающейся, при полном сиянии солнца и девственно-чистом небе, жестокими, губительными штормами. В осенние дни налетают с ужасающей неожиданностью, с дальнего, холодного Севера, студеные вихри с пронизывающим до мозга костей морозом, нередко достигающим двадцати градусов Реомюра. Море превращается в страшно клокочущий котел. Тучи брызг, срываемых ветром с вершин пенистых, седых волн, мгновенно замерзают в морозном воздухе и несутся далее в виде крупных градин. У прибрежья яростно набегающие буруны быстро намерзают ледяными громадами, все нарастающими и нарастающими. Разъяренная водная стихия рвется, мечется, словно бесноватый, и превращает в ледяные глыбы решительно все, что только попадает в ее мертвенные ужасные объятья. Во время подобных штормов смерть царит всюду, куда только проникает студеное дыхание далекого Севера. И горе в это время судам, застигнутым в открытом море подобной непогодой... Горе им!..

Несмотря на столь опасные и крайне неприветливые свойства южной части Охотского моря, оно ежегодно привлекает в свои воды десятки промысловых судов, преимущественно хищнических, появляющихся в наших пределах под прикрытием американских и английских флагов. Хищников-промышленников заманивает крохотный, каменистый, совершенно голый островок, лежащий против залива Терпения, милях в двадцати от мыса того же имени. Островок этот — Тюлений, неоценимый перл среди многочисленных островов Охотского и Берингова морей, своего рода миниатюрная Калифорния, неисчерпаемое богатство которой (конечно, при рациональном пользовании) заключается в добродушных, неуклюжих, донельзя глупых млекопитающихся животных — морских котиках. Каждую весну, в мае месяце, эти крупные ластоногие появляются многотысячными стадами неизвестно откуда и остаются около Тюленьего острова до конца октября. Этот надводный камень, всего с полверсты длиной и пятьдесят саженей шириной, представляет для них излюбленнейшее место для вывода детенышей место, подобного которому нельзя найти во всей северной половине Тихого океана. В течение почти полугода там кишат десятки тысяч морских котов всевозможных размеров, начиная с беззубых, нежных, крохотных детенышей и кончая седыми, громадной величины, самцами-секачами. Одни ластоногие играют на песчаных отмелях, среди вечно рокочущих валов непрерывного прибоя; другие выползают на узкое, плоское прибрежье, упирающееся в каменистое, отвесное плато, в шестьдесят футов высоты, и, расположившись здесь плотными рядами, нежатся на солнце до тех пор, пока не явится у них желание опять понырять в холодной воде Охотского моря. На этом лежбище морские коты проводят беспечно время до наступления морозов; затем неожиданно исчезают неизвестно куда, исчезают с тем, чтобы весной приплыть снова. Где пропадают коты всю суровую зиму — никому не известно, несмотря на все усилия промышленников разведать их зимние лежбища. Зимняя жизнь этих ластоногих животных покрыта непроницаемой таинственностью. Многие промышленники предполагают, что коты переплывают по меридиану весь Тихий океан и проводят зимнее время где-нибудь у берегов Тасмании и даже южнее. Подобное предположение имеет некоторое основание: во-первых, морские коты действительно встречаются, в период зимних месяцев, вблизи южных австралийских берегов; во-вторых, эти неуклюжие на берегу животные отличаются изумительною подвижностью в родной стихии — воде. Они положительно неутомимы и могут проплывать без устали и с поразительной быстротой громадные расстояния: они плывут обыкновенно бессчетными стадами, руководимые своими опытными, бывалыми вожаками — старыми, совершенно седыми секачами-исполинами, нередко достигающими, при шестидесяти пудах веса, среднего человеческого роста, считая от передних ластов до темени. Движения морских котов в воде чрезвычайно энергичны и быстры; они плывут волнообразно, словно кувыркаются, оглашая иногда воздух могучим ревом, обыкновенно слышным уже за несколько миль.