Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни - Олег Цендровский

Описанные фундаментальные установки вносят огромный вклад в понимание устройства человеческой психики и нашего места в окружающем. Тем не менее в них содержится много ошибочных допущений, которые делают их некритическое применение далеко не лучшим решением. Прежде всего, пронизывающая все живое сила желания, названная Фридрихом Ницше «волей к власти», объявляется здесь неподлинной и пагубной. Она противопоставляется состоянию благостного покоя и свободы от страдания, привязанности и отторжения, идеал которых выражен в понятии «нирвана» в буддизме или, например, «мокша» в индуизме.

Между тем, мы не встречаем в них оснований для столь смелых заявлений, а опыт говорит нам с точностью до наоборот. Эта всеохватная динамичная стихия, в отличие от кратких мгновений совершенно неестественного для живого существа покоя и благости, и является квинтэссенцией бытия. Как раз она представляет собой то нормативное состояние, в котором пребывает жизнь, и лишь ей каждое мгновение жизни обязано своим существованием.

Огонь желания, привязанность к вещам подвергаются резкой опале, поскольку они причиняют страдание. Считается, что они противоположны счастью и есть нечто дурное, то, чего необходимо сторониться. Хорошо известно, однако, что малые и умеренные доли отрицательной энергии подобны специям и соли на кухне жизни – без них мироощущение лишается внутреннего богатства. Вдобавок к этому они обеспечивают гедонистическую дезадаптацию, позволяя на контрасте рельефнее воспринять блага существования и сам текущий момент.

Счастье растворившегося в потоке и пребывающего в умиротворении подобно вкусу ключевой воды: оно чисто и прекрасно, но пресно и одномерно, если составляет основу рациона. В нем недостает наполненности и приключения. Эмоциональная жизнь имеет не только показатель заряда, положительного или отрицательного, но и качественную определенность, которая имеет самое решающее значение. Если бы важно было только само счастье, без учета порождающих его причин и конкретного содержания, идеальную жизнь было бы устроить не так сложно. Достаточно было бы пригвоздить себя к аппарату жизнеобеспечения, чтобы в искусственной коме получать через трубочку психотропные вещества, но мало кто этим соблазнится.

Желание и привязанность, причиняющие нам боль, одновременно дарят сильные положительные переживания, богатые переливами нюансов. Одно нельзя отделить от другого, и не стоит считать, что мы идем на выгодную сделку, отказываясь от них, чтобы одолеть страдание. Последнее, несомненно, нужно смягчать и умерять, но ставить перед собой задачу достигнуть умиротворённого и рафинированного растворения в потоке – значит обеднить и оглупить себя.

Из истории человечества и современной нейробиологии нам также достоверно известно, что малые и умеренные заряды негативных эмоций значительно повышают творческие возможности через посредство таких веществ как норадреналин, адреналин и кортизол. Они рождают напряжение и усилие, стимулируют трансформацию, поиск нового и преодоление ограничений. Объявляя неудовлетворенности (духкха) безоговорочную войну, мы подрываем собственную продуктивность и оскопляем потенциал: она нужна нам не только для полноценного счастья, но и для созидания.

Наконец, подчеркиваемое на Востоке единство человека с миром столь же условно, как его отдельность. Ошибкой является преувеличивать как первый аспект, так и второй, и не стоит быть столь уверенными, что мы оказываем услугу некоему Абсолюту или даже самим себе попытками в нем раствориться. Множественность внутри цельности, отдельность внутри единства, конфликт внутри гармонии, хаос внутри порядка есть то, что создает мир и каждое его проявление. Он представляет собой процесс порождения различий, дробления и сопряжения, рождений и смертей, без которых все бытие было бы гомогенной неподвижной точкой – мертвой сингулярностью. Да, каждый из нас есть часть целого и проявление его природы. Но как таковые мы наделены не только единством с ним, но и индивидуальностью, обособленностью, противоречиями между собой и внутри себя.

Подобные же возражения уместны по отношению к буддийскому тезису о несуществовании «Я» и ко многим другим вещам; в них заходят слишком далеко. Несмотря на это, духовное наследие Востока заслуживает безмерного почтения, и его роль трудно переоценить. В первую очередь это касается Будды – величайшего учителя человечества, который совершил целый ряд революций, особенно поразительных в то далекое время. Его учение провозгласило, что судьба человека, наше счастье и несчастье зависят не от богов или совершения ритуалов, но лишь от наших собственных поступков. Оно было ориентировано на всех людей, невзирая на социальное положение или национальную принадлежность.

Что кажется совсем беспрецедентным, Будда призывал не полагаться ни на какие авторитеты, подвергать сомнению его слова и не верить тому, что расходится с личным опытом. Он даже признавал ограниченность и лишь вспомогательный характер высказываемых им идей. В известной притче из Палийского канона Будда сравнивает собственную философию с плотом, который нужен, лишь чтобы перебраться через реку, но который может понадобиться оставить позади, как только он сослужит свою службу [6]. Мы должны последовать его мудрому совету, и хотя было бы опрометчиво оставлять этот плот позади, необходимо сознавать, что Будда и Восток в целом рассказывают лишь половину великой истории жизни, в то время как нам нужна вся.

У Льва Толстого есть небольшой рассказ под названием «Много ли человеку земли нужно?» Главный герой рассказа – крестьянин Пахом, одержимый страстью к расширению своих владений и имеющий, как он считает, одно лишь горе – что земли у него мало. Пахом узнает, что соседняя барыня решила продать землю, покупает у нее пятнадцать десятин в долг и превращается в помещика. Дела идут хорошо, но постепенно отношения его с людьми сильно портятся, он продает имущество, переезжает на новое место и заводит себе еще большее хозяйство. Но и этого, как говорится, мало. Пахом начинает вынашивать планы по приобретению нового участка, и тут заезжий купец сообщает ему, что башкиры продают первоклассную землю, да к тому же за бесценок. Всего за тысячу рублей он может получить столько земли, сколько в состоянии обежать кругом за один день.

Устоять, конечно, невозможно – Пахом радостно принимает условия башкир и ни свет ни заря отправляется в путь. Час сменяется часом, он удаляется все дальше и дальше, увлеченно размечая границы своих будущих владений, однако из жадности переоценивает собственные силы. Солнце уже клонится к закату, Пахом устал и понимает, что может не успеть вернуться к исходной точке и тогда останется с пустыми руками. Бедняга бегом пускается назад, сердце его бешено колотится, пот валит градом, а в глазах темнеет. Вот он уже добежал, но надорвавшееся сердце отказывает, и Пахом падает замертво. Работник Пахома выкапывает ему на том месте могилу в три аршина и хоронит. Вот и ответ на вопрос, много ли человеку земли нужно.

Эта история произвела большое впечатление на читающую публику и в России, и за рубежом, а писатель Джеймс Джойс зашел настолько далеко, что назвал ее величайшей из когда-либо написанных. Действительно, сюжет представляет собой мощную и лаконичную аллегорию: история крестьянина Пахома есть коренное отношение западной культуры к проблеме желания и этике в целом, помещённое под увеличительное стекло и тем самым выставленное на свободное обозрение. Как мы видели, восточная традиция рассматривает избавление от страдания и обретение блаженства как первейшую жизненную цель, самым ярким примером чего является буддизм. Для этого необходимо погасить желание обладать, отказаться от стяжательства и подчинения окружающего мира, от наших властных и жадных инстинктов.