Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Юрий Фельштинский

Из Нью-Йорка Троцкий несколько раз выезжал в соседние крупные города Восточного побережья США, в частности в Филадельфию, где выступал с докладами на русском и немецком языках. Но Троцкий был уже настолько известен, что его речи, встречи и выступления в леворадикальных кругах обрастали легендами. С оттенком явно показной скромности Троцкий вспоминал: «Мой английский язык был тогда ещё слабее, чем сейчас, так что я и думать не мог о публичных выступлениях по-английски. Между тем я не раз встречал ссылку на мои английские речи в Нью-Йорке. На днях только [в 1929 г.] редактор константинопольской газеты описывал мне самому одно из таких моих мнимых выступлений, на котором он присутствовал в качестве американского студента»[939].

Сведения об активности Троцкого в США поступали на Европейский континент главным образом через газету «Новый мир», которую привозили некоторые социалистически настроенные американские военнослужащие, отправлявшиеся на фронт. Мартов писал Кристи, что «в начавшейся в Америке кампании против войны Троцкий играет довольно активную роль. Пишет в газетах довольно часто, выступает на митингах. Между прочим, он начал себя называть на английский манер «Leo N. Trotzky»… Появились его статьи в «Новом мире»; там же чисто американские рекламы, приглашающие на «митинг-встречу» («плата за вход 20 центов, место на сцене — 50 центов» и т.д.). Бьюсь об заклад, что через три месяца начнутся раздоры между ним и русскими американцами, и он образует свою фракцию»[940].

Свою «фракцию» Троцкий действительно стал образовывать. Уже через несколько недель после приезда в Нью-Йорк вместе с группой левых социалистов он начал создание организации единомышленников на межнациональном уровне, то есть некое подобие нового Интернационала. Троцкий и его единомышленники наметили выпуск «боевого марксистского еженедельника»[941], начали предварительное планирование первых номеров будущего журнала. Но этим планам не суждено было осуществиться из-за одного абсолютно неожиданного, но весьма знаменательного события, которое сразу же круто изменило не только личную и политическую жизнь Троцкого и его семьи, но и судьбу всего остального человечества. В России началась Февральская революция. Телеграфные агентства стали передавать вначале неопределённые, а затем все более частые и чёткие сообщения о волнениях в Петрограде, об отказе правительственных частей стрелять по демонстрантам, об отречении царя, о формировании нового правительства из числа членов Комитета Государственной думы и об образовании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.

На собрании российских эмигрантов Троцкий выступил с докладом, в котором доказывал, что на второй стадии революции, причём в самом близком будущем, у власти должна оказаться партия пролетариата. «Это произвело примерно такое же действие, как камень, брошенный в болото, населённое чванными и флегматичными лягушками», — издевался докладчик[942]. О том, какие беды всему человечеству и самому Троцкому принесёт планируемый им грандиозный социальный эксперимент, Троцкий в те дни и недели не знал. Вряд ли он сам представлял себе масштабы тех ужасов, того страшного кровопролития, которым предстояло произойти.

25 марта Троцкий посетил Российское генеральное консульство, где с удовлетворением обратил внимание на то, что на стене уже нет портрета русского царя. «После неизбежных проволочек и препирательств»[943] он в тот же день получил необходимые документы для возвращения в Россию, и это свидетельствовало о том, что никаких препон старые имперские чиновники, представлявшие новую российскую власть, ему не ставили.

Американская администрация предоставила возвращавшимся визы на выезд из своей страны. В общей суматохе необходимые транзитные документы выдало консульство Великобритании (явно не проконсультировавшись со своим лондонским начальством, которое очень скоро дезавуировало это его решение). Возможно, американские власти тоже сожалели о выдаче Троцкому выездных документов, ибо в следующие месяцы Государственный департамент США настоятельно предупреждал российские, французские и британские паспортные контрольные службы о необходимости самой тщательной проверки лиц, имевших американские документы и направлявшихся в Россию[944].

27 марта Троцкий с семьёй и несколькими близкими ему эмигрантами — Г.Н. Мельничанским, Г.И. Чудновским, Константином Романченко, Никитой Мухиным и Львом Фишелевым — погрузился на борт норвежского парохода «Христианиафиорд». Перед отплытием состоялся митинг. Возвращавшихся на родину русских революционеров провожали как героев речами и букетами цветов распропагандированные немецкие военнопленные. Вместе с Троцким и его группой в Россию отправлялись и другие русские эмигранты, стремившиеся возвратиться на родину, а также американцы, желавшие поближе познакомиться с тем, что происходило в далёкой и загадочной стране.

Троцкий возвращался в Россию, которую покинул беглецом из ссылки 10 лет назад. Вряд ли он имел представление о том, что именно ему уготовано выдающееся место в начавшейся революции. Вместе с тем краткое пребывание в США заставило его значительно осторожнее относиться к мысли о немедленной мировой революции. Теперь революция мыслилась преимущественно как европейская, ибо перспективы развития и потенциал американского капитализма начинали казаться далеко не исчерпавшими себя: «Я уезжал в Европу с чувством человека, который только одним глазом заглянул внутрь той кузницы, где будет выковываться судьба человечества»[945], — писал Троцкий.

К этому времени у Троцкого в основном завершилось формирование авторитарного типа сознания и поведения, существовавшие в зародыше в юные годы. И хотя Троцкий резко и едко критиковал авторитарные тенденции у Ленина, сам он считал себя не только несравненно более крупным оратором и журналистом, но и на голову выше стоящим политическим вождём. Троцкий возвращался в Россию не для того, чтобы писать статьи и выступать на митингах. И то и другое, бесспорно, предполагалось, но должно было послужить более внушительной задаче — превращению Троцкого в вождя перманентной революции. Вместе с началом принципиально новой эпохи в истории его страны начинался принципиально новый этап в жизни и деятельности Льва Давидовича Троцкого. На несколько лет он действительно выдвинется на самый передний план в России и в международном масштабе. Правда, на этой сцене он займёт не первое, а второе место, уступив первенство своему извечному критику и конкуренту Владимиру Ильичу Ленину. «Троцкому опять не повезло»[946].