Книга и братство - Айрис Мердок

Тут в голове Гулливера зародилась кошмарная мысль: «Нужно отдать ему свое пальто!» Будто какая враждебная сила внушила ее. Верно, он столкнулся с бесом в обличье бродяги. Ибо мысль отдать пальто не имела ничего общего с порывом доброты, навязчивая, иррациональная, своего рода шантаж. Если не отдаст свое пальто, его будет преследовать неудача во всем, он никогда не найдет работу, сопьется, дойдет до такого же состояния, что это пугало, сидящее рядом. Тогда как если отдаст его этому зловещему черту, все будет хорошо и он будет жить без забот всю оставшуюся жизнь. Настал момент делать выбор. Не отдам, подумал Гулливер, плевать, что со мной станется! Конечно, можно купить другое пальто, но такое, как это, небось стоит сейчас слишком дорого и ему не по карману, к тому же он любит его, это его пальто, на кой оно этому прощелыге, он его только пропьет! Но, допустим, он не демон-искуситель, не его альтер эго, допустим, он Христос собственной персоной, желающий испытать его, а-а, проклятье, да если он лишь тот, кем кажется: нищий несчастный невезучий малый, каким он сам может стать однажды, просто несчастный случайный встречный? Жаль, что у него возникла такая мысль, жаль, что он вообще посмотрел на бедолагу, но раз уж он подумал об этом, то не стоит ли так и сделать?

Гулливер встал и расстегнул пальто. Сунул руку во внутренний карман и достал бумажник. Раскрыл, вытащил купюру в пять фунтов. Протянул человеку, который как будто ждал этого, и сказал: «Держи, маленький подарочек, удачи тебе». Потом спрятал бумажник, застегнул пальто и быстро пошел прочь. Он чувствовал боль, гнев и страх. Отойдя подальше, оглянулся. Человек исчез, наверное, побежал куда-нибудь выпить и еще немного сократить свою жизнь. Хорошо было бы отдать бедняге пальто, думал Гулливер, или, скорее, хорошо бы в какой-нибудь другой жизни какой-нибудь Гулливер, конечно, не он сам, смог совершить благородный поступок не задумываясь, не принижая его всяким суеверием. Он сел на другую скамью, прикрыл глаза и уткнулся лицом в ладони.

Через какое-то время, стесняясь своей позы отчаяния, он открыт глаза и несчастно посмотрел сквозь пальцы на грязный бетонный пол, усыпанный окурками и шоколадными обертками. Минуту спустя отвел ладони от лица и слегка выпрямился. Под скамьей валялась непонятная маленькая круглая вещица размером с шарик для пинг-понга. Гулливеру стало интересно, что это такое. Не подымаясь со скамьи, он сунул под нее руку, но смог лишь дотронуться до вещицы кончиками пальцев. Та откатилась в сторону. Определенно, сегодня на него действуют какие-то колдовские силы, подумал Гулливер, надо достать эту штуку, что же все-таки это такое? Он встал и заглянул под скамью. Вещица опять откатилась, случайно задетая кем-то из проходящих. Гулливер опустился на колени и еще раз попытался достать ее, но теперь она лежала дальше, на открытом месте, и в любой момент на нее могли наступить. Встревоженный Гулливер бросился вперед, схватил ее и выпрямился, сжимая в руке. Когда он понял, что это такое, удивлению его не было предела.

Дункан смотрел на молоток. Давно знакомый, с тяжелой головкой и коротковатой, довольно толстой деревянной ручкой, отполированной многими ладонями и чуть расколотой на комле. Отлично сбалансированный молоток. Дункан помнил, как отец стучал им в маленькой мастерской в саду, предаваясь своему увлечению: чинить мебель. Молоток странствовал с ним по холостяцким квартирам, был при нем и в женатой жизни, удобный и крепкий старый молоток, занимавший свое скромное место в подходящем ящике, всегда под рукой, готовый прибить ковер или повесить картину. Головка с блестящей рабочей частью приятно округла и похожа на темный старый камень, обточенный волнами за тысячелетия пребывания в море. Дункан покачал на ладони его увесистую головку, потом прошелся пальцами по теплой гладкой деревянной ручке. Добрый старый инструмент, скромный давний верный товарищ. Он осторожно прошелся наждачной шкуркой по комлю. Потом положил на кухонный стол и снова посмотрел на него. Прежде он никогда не обращал на молоток особого внимания. Да и что в нем особого: бесхитростный, безобидный, мирный символ непритязательного рабочего инструмента. Он убрал его в ящик буфета. Вынул из кармана письмо, полученное два дня назад и прочитанное уже не однажды. Послание было коротким:

У нас с тобой осталось одно незавершенное дело.

Если хочешь закончить его, приходи по этому адресу в следующую пятницу в одиннадцать утра.

Д К.

Когда письмо пришло два дня назад, Дункан сразу ответил, приняв приглашение. Никому ничего не сказал. Сегодня была среда.

Когда он за завтраком, ничего не подозревая, вскрыл конверт, Джин сидела напротив. Он сделал равнодушный вид и быстро спрятал письмо. Первое, что он почувствовал, был испуг, потом ликование. Он жил сейчас в состоянии страшного возбуждения. Конечно, он перебирал всяческие варианты, ища объяснения, вплоть до невероятного: что Краймонд хочет некоего примирения. Мысль безрассудная, но блестящий, вывихнутый ум Краймонда не укладывался в общие рамки. В конце концов, они с Краймондом когда-то были друзьями, даже самыми близкими из всей их группы в те далекие вечно важные дни учебы в Оксфорде. Может быть, Краймонд по-прежнему испытывает к нему дружеские чувства, даже, в силу мужской солидарности, сожалеет, что их развела женщина. Мужчины, которые любили одну женщину, способны годами чувствовать некую связь. Подобная связь может иметь под собой различные основания, и одно из них — презрение к той самой женщине. Существуют отношения, основанные на рыцарской уступке одной стороны и благодарности другой. А еще этому способно служить взаимное чувство потери и романтической ностальгии. Размышляя обо всем этом, потому что, конечно, в промежутке он не думал ни о чем другом, Дункан пришел лишь к тому, что Краймонду хочется приятно пообщаться, поговорить, повспоминать, как двое мужчин, имевших отношения с Джин, чтобы в конце концов прийти к выводу, что довольны ситуацией, которая сложилась сейчас, и больше нет надобности считать друг друга врагами. Они даже могут договориться встречаться время от времени: выпить по стаканчику, сыграть партию в бильярд или шахматы. Однако, как ни взбудоражен был Дункан в эти дни перед встречей, все же он не настолько сошел с ума, чтобы всерьез так считать. Трудно было представить Краймонда в подобном настроении, и еще труднее поверить, что он ожидает этого от Дункана.

Нет. Приглашение означало войну, конфронтацию. Но в каком виде? Не собирается ли Краймонд выступить с позиции воинственного самооправдания, чтобы не выглядеть в глазах Дункана злодеем? И, не желая, чтобы Дункан считал его ничтожной жалкой крысой, постарается объяснить, скажем, каким неизбежным все это казалось, насколько убедительно Джин представила ее с Дунканом брак неудачным, ничего не значащим, в любом случае практически исчерпанным. Ну, это тоже вряд ли, поскольку Краймонду придется очернять Джин, пожертвовать ею ради какого-то взаимопонимания с Дунканом, что было вовсе не свойственно ему. Равно трудно было представить, чтобы он демонстрировал Дункану, как мало его волнует, что Джин ушла от него, и какое облегчение он испытывает от этого, или стал объяснять, что решительно прогнал ее, и так опровергнуть впечатление, что он потерпевшая сторона в этой истории. Слишком Краймонд высокомерен, слишком, пожалуй, джентльмен, чтобы снисходить для подобного оправдания, пусть и воинственного по тону. Дункан действительно не мог вообразить какой-нибудь такой разговор между ними. В любом случае он был намерен пресечь всякую попытку начать любую говорильню и был уверен, что и Краймонд настроен так же. В таком случае оставалось одно — драка, но, опять же, в каком виде?