Севильский слепец - Роберт Уилсон

Водитель такси подвез его от порта до отеля «Рембрандт» и попытался содрать с него 150 дирхемов, но после долгих препирательств удовлетворился половиной запрошенной суммы. В вестибюле отеля, по-прежнему сверкавшем мрамором пятидесятых, ему выдали ключ от номера 422, и он собственноручно отнес наверх свою поклажу.

За минувшие полвека отель сильно поистрепался. В одной из дверей номера не было стекла. На металлических рамах облупилась краска. Мебель выглядела так, словно пряталась здесь от разъяренного супруга. Но из окон открывался потрясающий вид на Танжерскую бухту, и Фалькон, сидя на кровати, смотрел и смотрел, одолеваемый мыслями о переселении в чужую страну.

Он вышел перекусить, зная, что завтракают в Марокко достаточно рано, но часы, отстававшие от испанских на два часа, показывали только 6 утра, и все было закрыто. Дойдя до площади Франции и спустившись мимо отеля «Эль Минзах» в Гран-Соко, Фалькон вошел в медину через рынок и оказался рядом с испанским кафедральным собором. Он попытался вспомнить дорогу от собора к своему дому, по которой тысячу раз ходил вместе с матерью. Дело кончилось тем, что он заблудился в лабиринте узких улочек, и только случай вывел его к их старому жилищу, которое Фалькон сразу же узнал.

Дверь открыла горничная, говорившая только по-арабски. Она тут же исчезла. Через минуту к двери вышел мужчина лет пятидесяти в белой джелябе и в белых кожаных бабушах. Фалькон представился, и мужчина прямо-таки обомлел. Ведь это же его отец купил дом у самого Франсиско Фалькона! Хавьеру любезно предложили войти. Хозяин, Мухаммед Рашид, провел его по дому, который остался практически таким же, каким и был, — со старым фиговым деревом во дворике и необычной высокой комнатой с окном под потолком.

Рашид пригласил Фалькона отобедать с ними. За огромной общей миской кускуса Хавьер рассказал, что его мать умерла в этом доме, и поинтересовался, не осталось ли в живых кого-либо из бывших соседей. Одного из слуг послали навести справки. Через несколько минут он вернулся с приглашением выпить кофе по соседству.

В соседнем доме Фалькона встретил старик семидесяти пяти лет, которому в то время, когда умерла его мать, было тридцать четыре. Он прекрасно помнил случившееся, потому что все произошло прямо перед его входной дверью.

— Странно, что тогда явились два доктора, — сказал он, — и возник вопрос, кто должен осматривать пострадавшую. Ваша матушка была уже мертва, и ваш отец вызвал своего врача, чтобы тот разобрался, в чем дело. Родитель ваш вернулся из мастерской к завтраку и нашел вашу матушку мертвой в постели. В растерянности он позвал единственного знакомого ему врача… у которого сам лечился, немца. Доктор, пользовавший вашу матушку, испанец, не возражал и уже собирался уйти, когда горничная вашей матушки, берберка, выскочила из дома с криком, что ее госпожу отравили. В руке у нее был стакан, который она якобы взяла с ночного столика покойницы. Берберке никто не поверил, и тогда она отчаянно глотнула из стакана. Ваш отец вырвал стакан у нее из рук, а женщина как подкошенная рухнула на землю. Все кругом оцепенели от ужаса. Испанский доктор бросился ее спасать, но все оказалось сплошным притворством. Она не умерла. Никакого яда не было. Горничную объявили истеричкой и выгнали.

Фалькон, чтобы как-то унять дрожь в руках, крепко сцепил пальцы, но это не помогло. Пот струйками стекал у него по щекам. Живой рассказ о давней драме привел его в полуобморочное состояние. Он попытался подняться с лежавшей на полу подушки и опрокинул недопитый кофе. Мухаммед Рашид встал, чтобы помочь ему.

Они дошли до стоянки такси в Гран-Соко, и расхлябанный «мерседес» отвез Фалькона обратно в отель «Рембрандт». Вдали от своего бывшего дома и медины он немного успокоился. Просто непосредственный рассказ старика заставил его заново пережить прошлое. Ужас того утра. Маму нашли мертвой в постели, на улице кто-то шумел. Он вспомнил это, но все же оставались еще какие-то пробелы, и ему не хотелось, чтобы старик продолжал, потому что… Фалькон не знал почему. Просто он стремился уйти оттуда как можно скорее.

Вернувшись в свой номер, Фалькон, не зажигая света, опустился на кровать и стал созерцать залив поверх городских и портовых огней. Он был одинок. Его вдруг пронзило острое чувство покинутости, и глубоко прятавшаяся скорбь по Пепе выплеснулась наружу. Хавьер упал навзничь, подтянул колени к подбородку и попытался взять себя в руки, боясь, что если он этого не сделает, то просто развалится на части. Спустя несколько часов он позволил себе расслабиться, разделся, принял таблетку снотворного, залез под одеяло и как провалился.

Фалькон проснулся практически днем. Горячей воды не было. Он встал под холодный душ, заставивший его отчетливо осознать совершенно необъяснимое явление: он, оказывается, беззвучно плакал горькими слезами и не в силах был их остановить. Его руки безвольно повисли, и он сокрушенно покачал головой. Тело ему больше не повиновалось.

Выйдя из отеля, он пешком дошел до площади Франции и выпил кофе в «Кафе де Пари». Оттуда он направился прямо в испанское консульство и, предъявив полицейское удостоверение, спросил, не знают ли они в Танжере кого-нибудь из испанцев, кто жил здесь в конце пятидесятых и в шестидесятые годы. Ему посоветовали сходить в ресторан «У Ромеро» и поговорить с Мерседес, носительницей этой фамилии.

Ресторан находился в саду, втиснутом между двух дорог, ведущих к кольцевой развязке. Дверь открыл пожилой мужчина в белой куртке и феске, страдавший тяжелой одышкой. По пути к столику их атаковал пекинес, визгливо залаявший у них под ногами. От неожиданности Фалькон вздрогнул.

Он заказал бифштекс и поинтересовался, где можно найти Мерседес Ромеро. Старик указал ему на пожилую светловолосую даму с идеальной прической, раскладывавшую пасьянс за столиком в другом конце пустого зала. Фалькон написал свое имя на блокнотном листочке и попросил старика передать его даме. Старик прошаркал к столику Мерседес, положил перед ней листок, передал заказ и получил деньги на покупку мяса.

Мерседес встала и медленно пошла через зал. Она на ходу схватила пекинеса за шкирку, почесала ему животик и бросила пса под пустой стол. Усевшись напротив Хавьера, женщина спросила, не сын ли он того самого Франсиско Фалькона. Он утвердительно кивнул.

— Я никогда с ним не общалась, — сказала она, — да и с Пилар тоже, но дружила с вашей мачехой, Мерседес. Мы были почти ровесницы. Она обычно обедала в ресторане, которым тогда заправляла наша семья, в отеле «Вилла де Франс». Мы очень сроднились, и ее смерть стала для меня страшным потрясением.

— Я никогда не видел в ней мачеху, — заметил Фалькон. — Только вторую мать. Мы тоже очень сроднились.

— Да, Мерседес мне говорила, что любит вас, как родного сына. Ей безумно хотелось, чтобы вы пошли по стопам отца. Она надеялась, что вы станете еще более гениальным художником, чем он.

— Мне же тогда едва исполнилось восемь лет.

— Значит, вы этого не помните, — сказала она, кивнув на стену за его спиной.

Там в простой черной рамке висел штриховой портрет женщины с подписью «Мерседес».