Евгений Гришковец. Избранные записи - Евгений Гришковец

Я сомневаюсь, что у «Цитадели» был сценарий. Видно же, что всякая мало-мальская фантазия увлекала автора, он ей радовался, увлекал ею остальных и воплощал. А потом его увлекала следующая, ещё более безумная фантазия, и так далее, и так далее. Видно, как автор по-детски и при этом совершенно безумно восхищается собственными фантазиями, возможностью их реализовывать, а стало быть, самим собой. Он откровенно любуется, проще сказать – офигевает от самого себя, и подобного офигевания я на экране никогда не видел.

Действительно, такое можно было сделать, только когда все вокруг спят, и всеобщий сон рождает чудовищ.

В самом начале просмотра мне даже казалось, что это шутка, розыгрыш, что это не может быть всерьёз. Но потом я понял, что такое можно делать только и именно всерьёз. Когда премьер-министр Путин нашёл под водой античные амфоры, у меня тоже было ощущение, что в программе новостей пошутили. Я смотрел новости выпуск за выпуском и думал: где же предел? Но предела нет. Единственный человек, который мог бы сыграть то, что сыграл в своём фильме Михалков, – это Путин…

Ощущение глубокого всеобщего сна всё сильнее. Всё чаще происходят события, наблюдая которые, хочется потереть глаза или ущипнуть себя. А когда я слышу комментарии по поводу этих событий и явлений, мне страшно тереть глаза или щипать себя, потому что проще думать, что всё это сон – глупый, бессмысленный сон, который в конце концов закончится.

Но мы-то знаем, что всё происходит наяву. И какие-то вполне заслуженные кинематографисты выдвинули «Цитадель» от нашей страны, то есть от вас и от меня, на премию «Оскар». А это значит, что чудовища, порождённые массовым сном, действуют наяву.

Для меня фильм вчера ушедшей из жизни Татьяны Лиозновой «Три тополя на Плющихе» – особенный. Это фильм 1967 года, то есть моего года рождения. Я в детстве не любил, можно сказать, терпеть не мог этот фильм. А его как назло часто показывали. Меня раздражало в нём всё, но особенно, конечно, героиня в исполнении Дорониной. Я готов был бежать куда угодно, лишь бы не слышать её голос с характерными интонациями. Хуже всего мне было, когда она пела. И песня «Нежность» в её исполнении мне не нравилась, а из-за этого ни в каком исполнении эта песня не могла мне понравиться. Потом, спустя годы, я по случаю – помнится, не сначала стал смотреть его и понял, что повзрослел.

Я знаю эту картину покадрово, посекундно. Я знаю все выражения лица и жесты героини, знаю, сколько сигарет выкурил герой Ефремова. Несмотря на то что знаю фильм наизусть, я не устаю удивляться тому, что, взрослея, лучше узнавая жизнь и людей, во всех подробностях этой картины я открываю всё большую и большую, а точнее – бесконечную точность. Хотя фильм не безгрешен. Актёр Шалевич совсем не похож на деревенского жителя и жлоба. Он ведь очень городской, и голос его звучит ну совсем не по-деревенски… (Это я сказал для того, чтобы никто не подумал, что этот фильм является для меня иконой.)

Как я был удивлён, когда узнал, что «Три тополя на Плющихе» и «Семнадцать мгновений весны» снял один и тот же человек! Потом удивление прошло, и я увидел закономерность. Оба эти фильма, при всей разности, одинаково умны и тонки. В «Семнадцати мгновениях» много небрежностей, но нет ни одной глупости. Эти фильмы Лиозновой – особенное кино, про которое нет смысла говорить с точки зрения операторского мастерства, световых решений и стилистики. Глубокое понимание человеческой жизни, любовь к человеку и ум – вот что является основным стилем кинематографии Лиозновой. Видимо, она была очень умным человеком. И ей хватило не только ума, но и мудрости, да и силы в какой-то момент перестать снимать кино, чтобы не нанести удар по собственному имени. Очень немного её коллег-мужчин смогли так поступить. В основном они впали в безумие, жуткую гордыню и предались стариковским капризам. Тем самым многие из них, будучи моложе её, повели себя как впавшие в маразм старики.

«Три тополя на Плющихе» – великий фильм. Последние двадцать лет отечественного кинематографа не дали ничего даже близко похожего. Величие этого фильма и этой истории подтверждается тем, что спустя почти тридцать лет после выхода «Тополей» один из последних отчаянных романтиков поколения Лиозновой, Клинт Иствуд, снял фильм, смотря который я не мог поверить, что Иствуд не видел картину Лиозновой. Фильм Клинта Иствуда 1995 года «Мосты округа Мэдисон», который снят буквально по «Трём тополям на Плющихе», произвёл на меня столь мощное впечатление, что я до сих пор, уже несколько месяцев, не могу из него выбраться. Но это впечатление было бы меньшим, если бы я не знал картину Лиозновой. Я не мог себе представить, что эта лирическая, совсем простая, точная и, казалось бы, очень наша история может быть очень американской. При этом я, конечно, не думаю, что Иствуд видел «Три тополя»…

Даже актёрские параллели поражают. В нашей картине играет Доронина, мощнее и народнее которой у нас, наверное, тогда не было никого. У Иствуда в фильме – Мэрил Стрип, мощнее которой у них ни тогда, ни сейчас никого нет. Роль, которую исполнил великий Ефремов, в американской параллели принадлежит самому Иствуду. Оба худые, высокие, со странной, замедленной пластикой. Оба – целые пласты национальных культур. Но Лиознова это сделала на тридцать лет раньше.

Когда смотрю «Три тополя на Плющихе» или «Мосты округа Мэдисон», я очень и очень люблю кино, остро чувствую жизнь, испытываю сильнейшие переживания, с которыми мне трудно справиться, и эти переживания прорываются из меня либо негромким смехом, либо ничем не сдерживаемой слезой. Я знаю людей на экране, я понимаю, или мне кажется, что понимаю, про что и почему сняты эти картины. Я это понимаю, потому что, когда смотрю такое кино, чувствую себя неодиноким и любящим ту же жизнь, какой живут и герои фильма, и авторы. Это кино, несложное для восприятия, адресованное чувствительным и умным людям. Это просто и понятно, хотя, конечно же, такой простоты и точности трудно добиться.

Как прекрасно и бесспорно в своём существовании гуманистическое искусство! Как прекрасны те, кто его создавал! И о какой растерянности, непонимании происходящего в мире, незнании зрителя и современника говорят конкурсные программы больших и не самых больших кинофестивалей.

Я точно знаю: если б не было фильма «Три тополя на Плющихе», и выдающегося фильма Клинта Иствуда не было бы. Хотя, как уже сказал, я уверен, что он этой картины не видел. В мире много необъяснимого, особенно в искусстве.

А ещё я знаю, что если бы в моей жизни не было этой картины, моё собственное отношение к любви и к жизни как к невероятному дару и чуду было бы другим. И мне очень важно то, что пришло в мою жизнь из фильма ушедшей от нас Татьяны Лиозновой. Не знаю слов, чтобы выразить ей свою признательность и благодарность.

Проехал по Северу, замёрз, но в Москве отогреться не получается.

Всё-таки для того, чтобы жить на нашем Севере, там надо родиться. Легко приехать в Карелию летом и говорить, что красивее места в мире если и есть, то немного. Неплохо оказаться в Петрозаводске погожим осенним днём, увидеть широкую гладкую Ладогу, разноцветие осеннего карельского пейзажа, прокатиться на катере и сказать, мол, столицы и столичная жизнь невыносимы, нужно все бросить, завести себе домик на берегу прекрасного северного водоёма, лодку и обрести мудрость и покой. И действительно, камни, небольшие скалы, валуны и даже сам мох на валунах завораживающе красивы. А если выглянет осеннее солнце, жёлтые берёзы на берегах многочисленных озёр и рек, кажется, включаются, словно торшеры, ярким жёлтым светом. Однако чтобы там прожить целый год, а потом ещё и ещё, всё-таки там нужно родиться, чтобы долгая, тягучая, тёмная и ветреная зима, не менее ветреное, прекрасное, но совсем не знойное и не ласковое лето были с детства знакомыми, родными, и, несмотря ни на что, любимыми. А туристическое умиление или короткий истеричный восторг ненадолго приехавшего не позволят пережить недели затяжных дождей, месяцы низкого, беспросветного неба и провинциальную тишину… То есть Петрозаводск мне очень понравился, я пробыл в нём два дня и, уезжая, думал, что с удовольствием провёл бы там ещё дня три-четыре.