Евгений Гришковец. Избранные записи - Евгений Гришковец

Не буду подробно рассказывать, как друзья из Москвы нашли представителя «Аэрофлота» в Ницце, как к счастью, пусть и за огромные деньги, были найдены для нас места, как мой кемеровский друг своей карточкой оплатил билеты, как мы прибыли в Москву, как тот друг, который первым бросил деньги на мой телефон и тем начал наше спасение, привёз нам ночью в Шереметьево, зная мою любовь к Грузии, горячие хинкали, свежайшую зелень, лаваш и настоящий грузинский лимонад, завезённый тайком, в обход эмбарго, через Белоруссию. Потом не без помощи друзей были куплены билеты до Калининграда, которые нам продали по нашим несчастным справкам, потом московский рассвет и… Когда наш багаж не полностью долетел до Калининграда, мы просто тихонечко засмеялись. Люди, которым также не дошёл багаж, возмущались, требовали компенсации, грозились подать в суд, истерили. Мы же спокойно и даже с улыбкой оформили заявку на недошедший багаж и поехали домой.

Как мне хотелось обнять друзей, которые помогали, советовали, возили и кормили, которые заботились… Страшно представить, что было бы, если бы их не было. Как доехать до консульства, потом – до аэропорта, где ночевать, каким образом наладить связь и даже получить денежный перевод, если нет никаких документов? Это абсолютно не продумано, и мы там, в этом прекрасном месте с фантастическими пальмами, соснами, дивным морем, цикадами, вином, невероятной роскошью… мы там абсолютно беззащитны. И никто, кроме друзей и даже малознакомых и вовсе незнакомых, но соотечественников, не поможет.

Идёт последняя неделя лета. Последняя беззаботная неделя в жизни моего сына Саши. В следующий четверг он станет школьником, а стало быть, впервые лично познакомится с государством.

Он ещё радуется, и ему приятно мерить двубортный пиджак и брюки, в которых он будет ходить в школу. На нём всё это немножко как на вешалке, потому что покупалось, разумеется, на вырост, да и не привык он к более-менее строгому пиджаку и стрелкам на брюках. Носы ботинок, купленных для школы, ещё блестят. На них ни царапинки. Ох, ненадолго этот блеск! Сашу ещё вдохновляет и интересует новый портфель с большим количеством отделений, карманов и даже отсеком для сандвичей. Сзади и по бокам портфеля пришиты красивые отражатели, которые мы называли катафотами. Саше уже сейчас хочется в неведомую ему школу. Пенал с карандашами, ручками, фломастерами и приятнейшим на ощупь девственно-белоснежным ластиком будоражит его фантазии… А мы за него волнуемся: он парень лирический, в детском саду криком и активными действиями никогда ничего не добивался, девочек не обижал, в заговорах и интригах не участвовал. Его гораздо больше привлекало общение с кем-то один на один, чтобы уж если общаться, то общаться. Мы часто видели Сашу уединившимся или отошедшим в сторонку от остальных и созерцающим что-то, видимое только ему, или блуждающим в одному ему ведомых мыслях. Какой ему достанется класс? Какие ожидают открытия и переживания? Сколько в ближайшие годы будет у него слёз и радости? Хотелось бы, чтобы слёз было бы поменьше, а многих радостей от школы ждать не стоит… Мы могли отдать его в школу ещё год назад, но решили продлить ему беззаботное детство.

А он нынче такой худой, можно сказать – тощий. Я смотрю на него и понимаю, что ужасно ему в этом смысле завидую. Прекрасно помню, как после лета я возвращался от бабушки домой весь загорелый, худющий, с добела выгоревшим пушком на загривке и спине. Мама, увидев меня такого, только всплёскивала руками и говорила, что у меня живот к спине прилип и что позвоночник торчит, как плавник у рыбы. Я весь, что называется, избегивался за лето. С утра до ночи купанье, купанье, беготня, затеи и игры, рыбалка, лазанье по чужим садам или в другие запретные места, снова купанье. И между этим – тёмный, глубокий, без каких-либо видений сон. Периодически звериный аппетит. Но, как правило, за всей этой беготнёй про еду мы просто забывали. При этом силы и энергия не иссякали. Вот и Саша нынче избеганный за лето и очень худой.

Он такой упругий, жилистый, гладкий, загорелый, заросший длинными волосами, как Маугли в мультфильме, с горящими, шальными летними глазами и весь ужасно приятный на ощупь. А я… что я? Я, как всегда, в конце лета ворчу на себя за три лишних килограмма, за летнее чревоугодие и расслабленность, за желание ещё полениться… Сейчас кажется, что я не помню, как сосредотачиваются и работают. Мозоль от ручки с пальцев сошла. Кажется, морским воздухом выдуло из памяти тексты спектаклей и актуальные замыслы. Не представляю себе, как снова смогу по восемь-десять часов в сутки, без выходных, писать, не отрываясь от стола, или изо дня в день колесить по осенним и зимним остывшим и бесконечно остывающим нашим городам. Где-то там, между этими городами и между страниц новой книги, уйдут набранные за лето рыхлые ненужные килограммы, рука обретёт прежнюю твёрдость, а жизнь – кажущийся смысл… Но сейчас так не хочется расставаться с летом! Хочется ещё немножко безделья, весёлых компаний, беззаботного обжорства с заклинаниями, мол, подумаю о полезном и диетическом питании после… потом… осенью… зимой. Хочется ещё побыть неэффективным, недисциплинированным и бессмысленным…

Но первое сентября уже через неделю.

Неожиданно для себя несколько дней назад поставил и посмотрел фильм Никиты Михалкова «Цитадель». Неожиданное в этом было то, что посмотрел я его от начала и до конца, не отрываясь. Налил себе перед началом просмотра чаю, а в конце обнаружил, что чай не допил, забыл про чай. Настолько захватило то, что я видел. Я всё надеялся увидеть, когда наступит предел, но предел так и не наступил, им даже не пахло, когда пошли финальные титры.

В картине отсутствует предел пошлости, безумия, самоуверенности, отвратительного пафоса, и наблюдение за открывающимся всё большим и большим беспределом рождает ту притягательную жуть, что возникает у людей, которые боятся высоты (как я), а потому их отчего-то так и тянет заглянуть в пропасть.

Я смотрел «Цитадель» и понимал, что это не кино. Это сон разума. После просмотра я попытался почитать критику на фильм, но настоящей критики на него нет. Разные критики ругали, оплёвывали, злорадствовали, некоторые почти хвалили, иные вопили от ужаса, но всё равно говорили о «Цитадели» как о фильме, как о некоем художественном явлении. Однако про «Цитадель» так говорить нельзя. Разве можно критиковать сон?

Такой фильм можно было снять только в наше время, такое могло случиться только в эпоху всеобщего сна. Автор «Цитадели» безумен, но при этом совершенно не ограничен ни в средствах, ни в возможностях. Его безумие заметно уже в «Предстоянии», но там оно на уровне диагноза. «Цитадель» же – настоящий и сильный припадок. Как можно было позволить случиться этому припадку? На него были потрачены значительные средства, и ему были предоставлены огромные возможности. А сам безумец ощущал полную вседозволенность.

Если показать «Цитадель» человеку вне нашего контекста, который не знает и не любит Михалкова, который не видел бы его в качестве прекрасного актёра в замечательных фильмах, который не знал бы, что режиссёр «Цитадели» является автором как минимум пяти шедевров, который бы не слышал и не читал его манифестов, выступлений и историко-религиозных высказываний… такой человек ничего бы не понял. А если бы он ещё не знал историю, он бы убедился, что ту войну выиграл кто угодно, только не Советский Союз: герои «Цитадели» (в том числе и немцы) занимаются чем угодно, только не воюют.