В дебрях Индии - Луи Жаколио

Это движение в сочетании со всем, что падиал перед этим видел и слышал, сразу объяснило ему, чья рука нанесла удар Кинжалом Правосудия. Но в то время, как общее положение его дела прояснилось, мысли его все больше и больше путались. После бесчисленных случаев измены, в которых он был виноват перед обществом Духов Вод, он никак не мог убедить себя в том, что один из членов этого общества не остановился перед преступлением, чтобы спасти его. Даже брахматма, торжественно обещавший примерное наказание изменнику, примкнул в самую последнюю минуту к его неизвестным защитникам.

Все было до того таинственно и непонятно в этом приключении, что Дислад-Хамед почувствовал, как странный ужас снова охватывает его, и он спрашивал себя, чего, собственно, хотят от него эти люди, которые ни перед чем не останавливались, чтобы избавить его от участи, сто раз уже им заслуженной.

Охваченный беспокойством, которое усиливалось еще невозможностью дать логическое объяснение всему, что случилось с ним в эту памятную ночь, падиал положительно не видел и не слышал того, что происходило кругом. Из этого состояния его вывели крики восторга, которыми собрание приветствовало слова брахматмы, приглашавшего всех через двадцать дней для нового совещания. После этого все стали расходиться, поклявшись в том, что посвятят свою жизнь защите священной земли Индии.

— Идите, — сказал брахматма жемедарам в знак прощального приветствия — идите и несите священный огонь в провинции, и пусть ни один человек, который в силах держать в руках оружие, не дрогнет в тот великий день, когда мы призовем его!

— Вперед за отечество и веру! Смерть англичанам! — отвечали ему.

Два человека, проводившие сюда падиала, уже находились подле него, чтобы вести его обратно.

— Да поможет тебе Шива, брат Хамед, — сказал ему верховный вождь. — Будь перед восходом солнца на пути к Малабарскому берегу. Передай принцу о результатах нашего совещания, а также о предстоящих великих событиях и в особенности посоветуй ему быть осторожным. Все погибнет, если англичане схватят его… Салам! Да устранят добрые духи все препятствия с твоего пути!

Это краткое напутствие и тон, которым оно было произнесено, повергли падиала в такое удивление, что он еле-еле пролепетал несколько слов о своей преданности… Машинально последовал он за своими проводниками, мучимый самыми противоречивыми предположениями: неужели брахматма ничего не знал, и его внезапное вмешательство явилось только следствием того, что он увидел Кинжал Правосудия, который открыл ему участие тайного трибунала в этом таинственном деле?..

Не в первый раз уже это ужасное судилище, перед которым все преклонялись, действовало против своего фиктивного вождя; последний всегда подчинялся, как дож Венеции подчинялся когда-то Совету Десяти; но ему никогда не приходилось объяснять перед всем собранием этого противоречия между волей Совета и волей брахматмы.

Нужна была весьма важная причина, значение которой выяснилось только в последнюю минуту, чтобы Совет решился поступить таким образом, тем более что брахматма не в первый уже раз вел переговоры с английским полицейским по распоряжению тайного трибунала. Было также вполне очевидно, что по крайней мере один из членов этого трибунала знал имя изменника, за открытие которого так дорого должен был заплатить Тайный Совет. Но удивительнее всего было то, что один из членов Совета, а быть может и весь тайный трибунал не только спас изменника от заслуженного им наказания, но подтвердил через брахматму миссию, которую решено было ему поручить в тот момент, когда его недостойное поведение не было еще известно.

Дислад-Хамед прекрасно понимал, что целый ряд таких непонятных поступков не был игрой случая; он слишком хорошо знал утонченные способы, которыми Духи Вод подготовляли иногда свою месть, а потому не мог быть спокоен, пока находился в их власти.

Колеблясь весь вечер между страхом и надеждой и не допуская даже мысли, что ему могут вернуть свободу, негодяй ждал каждую минуту, что под ногами его разверзнется зияющая пропасть, ибо измена — такое преступление, которого тайное общество никогда не прощало, так как она подвергала опасности каждого из его членов… Он старался, однако, сдержаться, и хотя уже едва не лишился своей жизни, у него все еще оставался слабый проблеск надежды.

В то время как проводники вели его через огромный зал, опустевший как бы по мановению волшебного жезла, они приблизились больше, чем следовало, к одному из окон. И хотя они тотчас же схватили падиала за руку и оттащили его назад, он все же успел взглянуть туда. Этого было ему достаточно, чтобы увидеть Башню Мертвых, черный силуэт которой виднелся в нескольких шагах оттуда. Развалины Биджапура так хорошо были ему знакомы, что он сразу сориентировался и не мог удержаться, чтобы не прошептать с удивлением:

— Дворец Омра!

Итак, свет и тень, замеченные им с гопарама пагоды, двигавшейся взад и вперед в верхних этажах древнего здания, — а следовательно, и вековая легенда о призраках предков, посещающих дворец, объяснялись самым естественным образом… Духи Вод нашли способ управлять гранитными подъемными мостами, которые закрывали разные этажи, и с незапамятных времен устраивали там свои торжественные заседания.

Чтобы не возбуждать ничьих подозрений, они не трогали те части дворца, которые оставались доступными после смерти последнего властителя династии Омра и располагались на первом этаже, роскошно меблированном англичанами на случай приезда сюда их губернаторов. Это было тем легче исполнить, что на каждом этаже, как мы уже объясняли, имелся на одной из сторон семиугольника отдельный и совершенно независимый от других вход.

Падиалу некогда, впрочем, было предаваться размышлениям по случаю неожиданного открытия; он подошел уже к двери, за которую не имел права выходить с лицом, не покрытым маской. Проводники надели ее ему на голову и, удостоверившись в том, что он ничего не видит, схватили его за руки и предложили идти одним шагом с ними.

За дверью все произошло так же, как раньше: падиал вошел в паланкин, а через несколько минут вышел из него и снова вынужден был принять руки своих проводников, которые после целого ряда поворотов, бесполезных на этот раз, вернули ему свободу возле большой пагоды Биджапура, откуда все трое ушли два часа тому назад. В ту же минуту сын Дислад-Хамеда возвестил селению, что они могут спокойно продолжать свой сон, не опасаясь, что кто-нибудь нарушит его.

Служба ночного сторожа кончилась; минут через тридцать должно было взойти солнце.

Во время перехода, который на обратном пути был совершен с необыкновенной быстротой, сердце Дислад-Хамеда билось так сильно, что у него несколько раз захватывало дыхание и он едва не упал в обморок. В течение двух часов он вынес столько душевных мук, сколько может доставить человеку ощущение, что жизнь его висит на волоске, готовом оборваться каждую минуту.

Он не считал себя спасенным, даже когда проводники сняли с него непроницаемый капюшон; до этой минуты он чувствовал, что надежды его растут параллельно с его страхами, но затем, не будучи в состоянии поверить своему освобождению, он решил, что его проводникам поручено заколоть его кинжалом, а тело бросить в один из многочисленных колодцев, которые находились среди развалин и служили жителям во времена славы Биджапура.