Без единого свидетеля - Элизабет Джордж

— Фриволите, — проговорил Нката негромко. — Босс, это такие же кружева, как на куске ткани, которым был прикрыт Киммо.

— Он вдовец, как и я, — говорил Масуд. — Такой вывод я сделал из его слов про память. И вот еще что запомнилось: он был не очень здоров. Мы прошли от дома до гаража, тут ведь совсем недалеко, а он едва дышал. Вслух я не стал ничего говорить, но подумал еще, что мужчина в его возрасте не должен так запыхаться.

— А что-нибудь еще про его внешний вид вы помните? — продолжал спрашивать Нката. — Он был лысый, это мы поняли, а что еще? Борода? Усы? Толстый? Худой? Какие-то родимые пятна?

Масуд посмотрел на землю, будто надеялся увидеть там образ покупателя старого «форда».

— Бороды и усов не было, — сказал он, потом еще подумал, наморщив напряженно лоб, и наконец признал: — Больше ничего не могу припомнить.

Лысый и безбородый. С этим далеко не уйдешь.

— Мы бы хотели составить фоторобот этого человека, — сказал Линли. — Мы пришлем к вам специалиста, когда вам будет удобно.

— Чтобы нарисовать его лицо? — уточнил Масуд с сомнением в голосе. — Я сделаю все, что в моих силах, но боюсь… — Он замялся, словно подбирая вежливую формулировку, чтобы выразить мысль, — Для меня почти все англичане на одно лицо. А он был очень английский, очень… обыкновенный.

И это типичная характеристика большинства серийных убийц, подумал Линли. Это их особый дар: они сливаются с толпой, и никто не подозревает, какое чудовище шагает рядом. Только в фантастических триллерах убийцы рождаются в волчьем обличье.

Масуд завел фургон обратно в гараж. Линли с Нкатой подождали его, и все вместе они вернулись к дому. И когда уже начали прощаться, Линли вспомнил, что один вопрос остался незаданным.

— Мистер Масуд, а как он сюда добирался? — спросил он.

— Простите, что вы имеете в виду?

— Если он планировал вернуться домой на вашем фургоне, то ему нужен был транспорт, чтобы сначала к вам приехать. Железнодорожной станции поблизости, кажется, нет. Вы не обратили внимания, на чем он приехал?

— О да. Он приехал на такси. Пока мы разговаривали, оно ждало на улице — почти напротив моего дома.

Линли переглянулся с Нкатой.

— Вы случайно не разглядели водителя такси?

— К сожалению, нет. Он просто сидел в машине напротив дома и ждал. Никакого интереса к нашим делам он не проявил.

— Это был молодой человек или пожилой? — спросил Нката.

— Я бы сказал — моложе, чем любой из нас.

Фу не стал брать фургон, чтобы поехать на рынок Лиденхолл. В этом не было необходимости. Выезжать на нем со стоянки в дневное время Он не любил, и, кроме того, у Него есть возможность воспользоваться иным видом транспорта, который больше соответствует этой части города — по крайней мере, с точки зрения случайного наблюдателя.

Он убеждал Себя в том, что события последних дней наконец-то показали Ему всю Его силу. Но даже несмотря на то, что остальное человечество начало воспринимать Его так, как Он долго мечтал, Его не покидало ощущение, что ситуация ускользает из-под контроля. Никаких оснований для такого ощущения не было, но в общественных местах Фу все чаще ловил Себя на том, что Ему хочется выкрикнуть во весь голос: «Я здесь, Тот, кого вы ищете!»

Он хорошо понимал законы этой жизни. Чем шире распространялось знание, тем выше становился риск. С самого начала Он был готов к этому. Более того, Ему нравилось рисковать. Но вот чего Он совсем не ожидал, так это того, что факт Его признания распалит потребность внутри. Теперь она полностью поглотила все Его мысли и чаяния.

Он вошел в здание старого викторианского рынка с Лиденхолл-плейс. Торговые ряды давали надежное укрытие: Его присутствие здесь никого не удивит, и если одна из бесчисленных камер видеонаблюдения на пути уловит Его образ, то в такое время суток и в таком месте это не вызовет никаких вопросов.

Внутри рынка под арочным потолком раскинули серебряные крылья готовые к полету драконы: с длинными когтями и алыми языками, огромные твари сидели в каждом углу. А под ними была выложена брусчаткой центральная улица, которая днем закрывалась для транспорта. И магазинчики, расположившиеся по обе стороны, предлагали товары работникам Сити, а также туристам, которые — в другое, более милостивое время года — всегда заглядывали сюда по пути в Тауэр или на Петтикоут-лейн. Рынок пытался соответствовать запросам именно такой публики: в узких проходах можно было найти все, от пиццерии до фотосалона, но особенно часто здесь встречались мясные и рыбные лавки, где продавалась свежайшая продукция к грядущему ужину.

В зимнее же время эта территория почти идеально подходила для целей Фу. Днем она пустовала, за исключением того часа-двух, когда у служащих в Сити наступал обеденный перерыв, а поздним вечером, когда на концах улицы сдвигали тумбы, открывая проезд для транспорта, лишь изредка здесь появлялись машины.

Фу прогуливался по торговым рядам, двигаясь к главному выходу на Грейсчерч-стрит. Магазины работали, но людей в них почти не было. Наибольшую активность покупатели проявляли в таверне «Лэм»: в ее полупрозрачных окнах периодически возникали силуэты выпивающих. Перед питейным заведением пристроился чистильщик обуви. С отсутствующим видом он тер ботинки какому-то банкиру, который воспользовался несколькими минутами, чтобы почитать газету, пока занимаются его обувью. Фу присмотрелся к газете, когда проходил мимо. Вопреки Его ожиданиям, похожий на финансиста тип читал не «Файнэншл таймс», а «Индепендент», и первую полосу газеты украшал заголовок, обычно резервируемый журналистами для супердрам королевской семьи, политических скандалов и катастроф. Заголовок был короткий, но емкий: «Номер шесть». Сразу под ним на полполосы шла нечеткая фотография.

При виде статьи Фу испытал потребность совсем иного рода. Она побуждала не удовлетворять Его растущее желание, а броситься к банкиру, забрать газету и погрузиться в текст — как голодная колибри погружается в объятия цветка. Превознести Себя, заставить всех Его понять.

Но Он умеет контролировать чувства. Он отвел глаза от газеты. Прошло еще слишком мало времени, однако Он распознал в Себе то же самое ощущение, которое испытал, когда смотрел вчера вечером передачу, где говорили о Нем. Как странно было узнавать это ощущение, ведь Он вовсе не ожидал, что оно возникнет.

Гнев. Обжигающий гнев, опаляющий мышцы горла до боли, до крика. Потому что тот, кто искал Его, тот, кто вел остальных за собой в этом поиске, не появился перед телевизионными камерами. Вместо себя он послал миньонов, как будто Фу был всего лишь пауком, которого раздавить каблуком ничего не стоит.

Он смотрел на экран, и там-то, перед телевизором, Его нашел червь. Он вполз по стулу, на котором сидел Фу, скользнул в нос, развернулся за глазными яблоками, так что зрение Его замутилось, и потом устроился внутри Его черепа, устроился надолго. Чтобы язвить. Чтобы твердить: «Жалкий, жалкий, жалкий, жалкий. Безмозглый слюнтяй. Грязная свинья».