Скажи миру – «нет!» - Олег Верещагин

Навалившись втроем, его переломили, и сталь лопнула с плачущим звуком. Обломок, выскочив из расщелины, вонзился в горло одному из урса, и тот, захлебываясь кровью, покатился на дно оврага…

Двадцатый.

* * *

Первые несколько минут Андрей вообще ничего не мог сказать – только хватал ртом воздух и не мог даже проглотить воду, которую лили ему в рот перепуганные девчонки. Он был черный от усталости, глаза ввалились, а волосы склеила выступившая из пота соль. Лишь потом, явно испытывая физическую боль, он прохрипел чужим, хрустким голосом:

– Урса… много… Я бежал всю ночь… опередил… на час… пришлось петлять…

На секунду воцарилось испуганное молчание. Потом в него врезался крик Кристины:

– Где Игорь?!

Андрей измученно махнул рукой (Олька все еще пыталась его чем-то напоить и просила, чтобы он не глотал, а полоскал рот и сплевывал) и ответил уже более нормально:

– Он остался там, прикрывать. Без него я бы не ушел.

– Сколько урса? – быстро спросил я. Сейчас я не мог позволить себе ничего личного. Я был князем, за которым стояли три десятка человек. – Мы сможем отсидеться?

– Нет, нет. – Андрей помотал головой. – Их тысячи, они идут с юга острова, чешут тут все, как расческой…

– Брать только вещи и продукты, приготовленные про запас. – Я выпрямился. – Скорее. Мы уходим через ущелье на север, к Ираклиону.

– Поздно.

Все обернулись на голос, раздавшийся от входа. На пороге пещеры стоял Санек с обнаженной валлонкой в руке. Он был страшно бледен. За его плечом мрачной тенью высился Сморч, методично затачивавший выщербленное лезвие гизармы. Левое плечо Игоря было обмотано окровавленной тряпкой. У входа, поглядывая назад, замерли Бэн и Наташка.

– Поздно, – повторил Санек, шагнув внутрь. – Они перерезали дорогу через ущелье. Желающие могут убедиться – их отряды текут сюда, как река.

Почти все метнулись наружу. Я задержался.

– Про тебя я думал, что ты-то уж точно в Ираклионе, – тихо сказал я.

Саня хмыкнул:

– Я был там. Отдыхал, пер в жопу Сашка… – Он с усмешкой смотрел мимо меня. – Но когда это началось, я подумал: не очень-то хорошо будет бросить вас… Жоэ сказал, что будет ждать, пока ниггеры не полезут на сходни его каравеллы, так что мы еще можем успеть.

– Успеть? – Я вскинул голову. – Но ты же…

– Как ты думаешь, – с ядом спросил он, – я что, пробивался сюда через эти толпы? Есть тропка. Надеюсь, что они ее еще не перерезали.

Помедлив, я протянул Сане руку. Он со смешком посмотрел на меня.

И не пожал ее…

…Если Саня сравнивал урса с рекой, то он ошибся. Сейчас они больше напоминали шумное черное половодье, разливающееся по долине километрах в семи-восьми от нас.

– Их тут х…ва туча, – сказал Колька Самодуров, и никто не обратил внимания на мат. – Тысячи!

– Тысячи три, – оченил на глаз Игорек Мордвинцев.

– Вон еще! – Олег Фирсов в возбуждении вскинул руку, указывая на север, в направлении горного хребта. Километрах в десяти от нас текли вниз пять или шесть черных ручейков.

– Это те, от которых я бежал, – пробормотал Андрей. – Надо уходить, ребята, скорее!

– Я не пойду, – заторможенно сказала Кристина. – А если Игорь придет, а меня нет? Мы потеряемся…

Олька обняла ее за плечи:

– Надо идти, Кристи. Ты же знаешь, Игорь ловкий и смелый, он обязательно нас нагонит, если останется жив. А нам оставаться нельзя. Пойдем-пойдем…

– Девчонок в середину. – Я обнажил палаш. – Парни – в клин…

– Нет, Олег, – отчетливо и спокойно сказала Танюшка, и девчонки сплотились за ней.

– Что – нет? – сердито спросил я.

– Сегодня мы пойдем рядом с вами, – сказала она, обнажая корду. – Мне кажется – сегодня нехорошо будет тем, кто останется в живых, если мы столкнемся с черными и проиграем. Вы не сможете нас защитить. И тогда будет лучше погибнуть всем вместе.

Две или три секунды я молчал. Потом бросил:

– Что же – может быть, нам еще повезет… Тань, становись слева от меня. Будешь прикрывать бок… Все. Пошли.

Жарких костров развеселый треск,

Руки тяжелые над огнем.

Оцепенел и пригнулся лес,

Стаю волков обложили в нем.

Серые мечутся меж берез,

Прячут детей, зарывают в снег,

И в ошалевших глазах вопрос:

«Что же ты делаешь, Человек?»

Вот и все. Наступит смертный час,

Тот жуткий час, когда вся жизнь – сплошная боль.

Снег несет, о если б он их спас!

Но этот день не станет другой судьбой.

Кружит матерый, здесь главный – он,

Чует, вот-вот начнут стрелять.

Но на флажки не пойти – закон,

Лучше под пули – учила мать.

Лучше под пули, ощерив пасть,

Молча. За горло. С разбегу. В грудь.

Лапами. Сильно. Подмять. Упасть.

Может, и вырвется кто-нибудь.

Кто-нибудь…

Все уже страшный круг,

Давным-давно на спуск жадно палец лег.

Кто-нибудь… Пусть это будет друг,

Он допоет, когда голос мой уснет.

Цепи смыкаются. Крики. Смех.

Запах железа. Собачий лай.

Волка – не лебедя, лебедя – грех.

Волк – он разбойник, его – стреляй.

След, словно пеленг, он на ветру,

И, заглянув в поднебесья синь,

Холода грудью вожак глотнув,

Прыгнул – как проклял – что было сил.

Ветра свист. Опять им повезло,

Ударил гром, и палевый бок в крови.

Жизнь, прости… Прости людей за зло,

Дай время нам себя научить любви.

А. Розенбаум

Тропа, по которой нас вел Санек, в самом деле уводила в обход урса, под пологом зеленых рощ, что закрывали нас от взглядов со стороны. Мы шли в строю, на страшном напряге, но в какой-то момент Саня шумно перевел дух и сказал достаточно громко:

– Все. Они остались там. – Он махнул рукой влево. – Мы сейчас выше их… Впереди прямая дорога на Ираклион… Если пойдем быстро – дойдем к утру.

– Да, хорошо. – Я тоже перевел дух. Слева виднелся склон холма, переходивший в открытую узкую и длинную долину, терявшуюся где-то среди рощ. По долине двигался отряд урса – параллельно нам, явно о нас ничего не подозревая. Над ними плыл, покачиваясь и ныряя, шест с человеческой головой – еще не сухой, как обычно… Впрочем, все сухие головы, которые мы видели у них, когда-то кому-то принадлежали…

– Кристин, ты куда? – отвлек меня оклик Ольки. – Ты чего, Кристин?!