Смытые волной - Ольга Приходченко

– Детка, это было такое замечательное время! – И лицо его светилось счастьем от воспоминаний. Еще этот мост – излюбленное место для съемок драматических и опасных сцен в кино. Жуть берет, когда видишь эти кадры. Я, конечно, почесала по лесенке вверх на мост. Она была довольно скользкой, нечищеной. Навстречу двигался грузовой состав. Он был таким здоровенным и громыхающим и проносился с такой бешеной скоростью, что я чуть дуба на этом мосту не дала. Мне казалось, что лязгают железяками не только пролетающие мимо вагоны, но и сам мост. Мне чудилось, что вот-вот сейчас меня кто-то схватит сзади. Я крутилась, как волчок, с ужасом смотря то на далеко внизу замерзшую широченную реку, то на проносящиеся на расстоянии вытянутой руки цистерны, вагоны. Мост дрожал, и я дрожала всеми своими зубами, костями и даже кишками внутри. Я припустила обратно что есть мочи, мне казалось, за мной гонятся, и только опять у стен Новодевичьего монастыря восстановилось дыхание. Да, мостик еще тот. Недаром его избрали излюбленным местом для подведения счетов с жизнью бандиты и самоубийцы.

Но выглянувшее солнышко, искрящийся снег, парк, замерзший пруд и с горки скатывающиеся дети на санках и листах картона, весь этот восхитительный вид меня успокоил. Как много счастливых молодых красивых женщин с малышами на саночках и в колясках. Муж, знакомя накануне меня с этим районом Москвы, говорил, что здесь проживает много военных из Академии Фрунзе, здесь их общежития. Очень красиво, особенно сам монастырь – такой величественный на фоне бледно-голубого неба. Какая идиллия, прямо живая картина.

Зайдя внутрь, прочла, что Новодевичий монастырь был основан Василием Третьим в 1524 году в честь Смоленской иконы Божьей матери в благодарность за взятие Смоленска в 1514 году. Даже не верится, что в этом монастыре была заключена царевна Софья, родная сестра Петра Первого. И смотрела из этих узких окошек на повешенных ее братом стрельцов. Страшнее всего, наверное, были стаи ворон, клюющие трупы. Как царевне Софье, да и другим заточенным в монастырях женщинам, было тяжко, они ведь были заживо погребены за этими стенами. Вокруг монастыря были непроходимые болота, потом топкая река и вдали маленькая деревенька Потылиха, расположенная на обрывистом берегу речушки Сетуньки, впадающей в Москву-реку.

Теперь другие времена, народ свободен от дурацких предрассудков. Вокруг настроили красивые новые дома, в которых живут люди, а монастырь продолжает служить. На месте высушенных болот построены гигантские спортивные сооружения. А сама Москва-река оделась в дорогой гранит и теперь величественно катит свои воды вокруг одного из самых красивых районов города.

Я медленно шла, сама с собою рассуждая. Теперь я, коренная одесситка, волей непредсказуемой судьбы, забросившей меня в заснеженную Москву, буду работать в этом районе. Странно, сама контора территориально находится в Киевском районе одной базой, вторая база в Гагаринском районе, а третья вообще далеко за городом. И все это относится к Ленинскому. В Москве, как и у людей в личной жизни, все перепутано, все наворочено, без пол-литра, как говорится, не разберешься.

Удивительно, но коллектив Ленинской конторы принял меня как самого долгожданного работника. Все со мной здоровались, кланялись и радостно улыбались. Кто из них держал камень за пазухой или дулю в кармане, мне не было известно. Съездила я на Центральный рынок за своей трудовой книжкой. Не заходя в плановый отдел, прямо направилась в кадры. Воронцов не ожидал моего появления и, похоже, поначалу растерялся, но сразу взял себя в руки. Не глядя на меня, сдержанно поздоровался, потом достал из сейфа документы. Молча показал пальцем, где мне надо расписаться в получении, и протянул книжку. Я, чтобы протянуть время, ознакомилась с содержанием и подняла на него глаза. Хотелось поговорить, но он отошел к окну и, глядя в него, безучастно произнес:

– Желаю удачи. До свидания.

Я сидела, держа в руках свою трудовую книжку, не в силах подняться, и смотрела на его спину. Почему он так холодно со мной? Ведь он, я чувствовала, симпатизировал мне как женщине. Обиделся, что ушла? Я ведь не бросила Управление на полпути, довела начатое дело до конца. А может, в Москве иначе: пока ты нужна, к тебе с симпатией относятся, а как только от тебя нечего взять, так и в упор не видят. Мне не хотелось так думать о Воронцове. Он старался сделать мне приятное, ничего не могу сказать, и квартиру выбил, и даже персонально лимит, чтобы меня приняли в кандидаты партии. Да если бы я хотела, давно эта красная книжица дома в Одессе пылилась бы вместе с другими документами. Сколько на меня одесский кадровик наседал, и так, и сяк, но все напрасно. Так что, уважаемый товарищ Воронцов, за все спасибо – но это не мое. Прощайте! А квартиру Раечка давно заслужила, сколько можно бедной женщине мотаться из своей глухомани.

У меня сегодня лирическое настроение. Дома полный лад. Свекровь в полной уверенности, что ни в какие темные дела я не впутаюсь, вчера целый вечер в который раз успокаивала ее. Миша смирился со своей участью мужа овощной барышни. Это, посчитал он, в конце концов, лучше, чем «рыночная ты моя».

Я доезжаю до Киевского вокзала, иду к остановке автобуса и напеваю свою любимую песню: «Любовь никогда не бывает без грусти, но это прекрасней, чем грусть без любви». 91-й, взбираясь в горку, довозит прямо до ворот Ленинской конторы. Что ждет меня за ними? Я знаю – что. Надо впрягаться в телегу новых забот и тянуть ее. Лямки давят на плечи, телега будет противно скрипеть, зимой буксовать и скользить, пытаясь потащить весь этот воз назад. Не дам. Я это прошла уже у себя в Одессе. И помощницы, чувствую, у меня надежные, толковые женщины, что Нина Ивановна, что Анна Егоровна, обе понравились мне при нашей первой встрече. Чтобы не было никаких обид, я уже сама предложила Нине Ивановне стать начальницей. Она наотрез отказалась.

Сюда бы еще мою Лилю или Раю – сдвинули бы быстрее весь этот тяжелый груз проблем, от которых, как говорил Владислав Дмитриевич, у него пухнет голова, и он не знает, сколько усидит еще в своем кресле. Гришин, главная партийная столичная гроза всех и вся, в любой момент, не считаясь ни с чем, может выдуть Новожилова из него. По дороге на работу он любит внезапно нагрянуть в овощной магазин на улице Герцена, лично проверить, какой ассортимент выброшен на прилавок, у рабочего класса не должно быть недостатка в овощах и фруктах. Еще бы сказал, на какие шиши покупать; с картошкой там, луком, яблоками ладно, на огурцы с помидорами, хотя они и недешевы, не то что у нас в Одессе, тоже можно наскрести, а вот на экзотику, на гранаты, бананы с цитрусовыми цены-то кусаются. Это приезжие из Подмосковья и ближних областей с ними не считаются, метут все подряд.

С вокзалов толпами в магазины они разбегаются, большей частью в те, что в центре; в нашем Ленинском районе тоже постоянно толкутся, и не выпрешь же их из очереди. Москва, конечно, не резиновая, но что прикажете делать? Кушать все хотят, дети дома ждут-не дождутся мандаринов, особенно перед Новым годом. Из Москвы прут не только колбасные электрички, хватает и других. Представляю, сколько радости в переполненных вагонах от рассказов, кто чего где достал.

Место в конце соцсоревновательного списка не украшает, конечно, контору. Она ведь какой район кормит – в Москве один из самых важных, к тому же носящий имя великого вождя мирового пролетариата. Еще и Олимпиада скоро грядет, а Лужники ведь у нас, и Олимпийскую деревню нас обязали обеспечивать. С материальщиками, заведующими секциями, товароведами на складах и хранилищах я, не сомневаюсь, сработаюсь, все их увертки и профессиональные хитрости с плачем Ярославны по каждому пустяку знаю наизусть, это одинаково что в Одессе, что в Москве. И с начальством и в конторе, и в райкоме-исполкоме, и в Главке точно найду общий язык, лишь бы не мешали и не дергали своими глупыми указаниями. Проверки? Да пусть хоть каждый день, я их не боюсь.