Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - Гэри Дженнингс

Добравшись до реки Пяндж, мы отправились по ее широкой долине вверх по течению на восток, а уж оттуда — в горы. Кстати, долина эта заметно отличалась от обычных: огромная, шириной во много фарсангов, она казалась ниже только по отношению к горам, которые вздымались вверх на противоположной ее стороне. И располагалась эта долина не на земле, а неизмеримо выше, среди облаков, недосягаемая, словно Небеса. Однако, смею заметить, она вовсе не напоминала Небеса поскольку была холодной, твердой и неприветливой, а отнюдь не благоуханной, мягкой и гостеприимной.

Местность была однообразной: широкая долина, обрамленная обвалившимися скалами, и чахлая растительность, вся согнувшаяся под снежным покровом. Река с мутной водой, протекавшая через долину, а вдалеке от нее по обеим сторонам — белые как зубы и как зубы же острые горы. Ничто не менялось здесь, кроме освещения, которое варьировалось от золотисто-персикового на рассвете до огненно-розового на закате. Посередине было небо, то синее, то пурпурное; изредка на нем появлялись облака, похожие на мокрую серую шерсть, а из них словно выжимали снег или ледяной дождь.

Земля здесь нигде не была ровной: сплошное нагромождение камней и скал, вокруг которых нам приходилось прокладывать путь или осторожно пересекать их. Но чуть в стороне от этих спусков и подъемов наше продолжительное восхождение было незаметно взору, и мы могли даже счесть, что все еще находимся на равнине. Поскольку каждую ночь мы останавливались на ночлег, горы со всех сторон на горизонте казались такими же одинаково высокими, как и те, которые окружали нас прошлой ночью. Однако на самом деле горы становились все выше, долина постепенно шла вверх. Это напоминало восхождение по пологой лестнице, где если особенно не присматриваться, то и не заметишь, что земля уходит от тебя все дальше и дальше.

Тем не менее по ряду признаков можно было определить, что все это время мы поднимались вверх. Во-первых, следовало обратить внимание на поведение наших лошадей. Мы, двуногие создания, время от времени слезая с лошадей и идя пешком, в такие моменты могли физически ощутить, что каждый наш шаг вперед был также и небольшим шагом вверх, однако животные с четырьмя конечностями и раньше прекрасно знали, что они постоянно движутся, подымаясь по наклонной плоскости. Бедные лошади с трудом тащились вперед, прикладывая к этому чрезмерные усилия, так что нам даже в голову не приходило понукать их, вынуждая двигаться быстрей.

Другим признаком восхождения были реки, которые текли вдоль долины. Пяндж, который я уже упоминал, является истоком Окса[156] — великой реки, которую не один раз переходил Александр. Автор «Александриады» описывает Окс как довольно широкую, спокойную реку с медленным течением. Однако она была такой лишь далеко на западе, внизу от того места, где мы находились. Впадающий в Окс Пяндж, вдоль которого лежал наш путь, не был широким и глубоким, но его стремительный поток мчался по долине подобно дикому табуну белых лошадей, взмахивающих своими гривами и хвостами. Да и шум падающей воды часто терялся в скрежете и грохоте больших камней, которые перекатывались и ударялись о ложе реки, больше напоминая звуки, издаваемые табуном диких лошадей. Даже слепой человек мог определить, что Пяндж с шумом несется вниз и что его движущая сила, расположенный на высоте исток, находится далеко и гораздо выше. Зимой, разумеется, река ни на миг не могла замедлить свой стремительный бег, иначе она бы замерзла, превратилась в лед и внизу не стало бы никакого Окса. Однако на морозном воздухе брызги, капли и потеки воды на скалистых берегах тотчас же превращались в голубовато-белый лед. Поскольку от этого шагать рядом с рекой было опасней, чем по земле, покрытой снегом, и также оттого, что каждая капля, которая долетала до нас, замерзала на ногах и боках — лошадиных или же наших собственных, — мы старались по возможности держаться подальше от берега.

Еще одним показателем того, что мы поднимались вверх, было то, что сам воздух стал заметно разреженным. Слушая мои рассказы, те, кто сам никогда не путешествовал, частенько не верят и даже смеются надо мной, когда я говорю им об этом. Так же как и они, я хорошо знаю, что воздух не может иметь веса, он неразличим, кроме тех случаев, когда становится ветром. Когда неверующие спрашивают, как это вес элемента, который ничего не весит, может вдруг уменьшиться, я не могу объяснить им как и почему, я только знаю, что это происходит. На больших высотах воздух становится еще менее вещественным, и тому есть подтверждения.

Вот, например, одно: человек в горах вынужден дышать глубже, чтобы наполнить свои легкие. Это не имеет ничего общего с одышкой, которая появляется при быстром движении или оживленной ходьбе: там даже человек, который стоит на месте, вынужден дышать глубже. Когда же я сам прилагал определенные физические усилия, скажем нагружая лошадь вьюками или перебираясь через большой камень, который лежал у меня на пути, мне приходилось дышать так часто и глубоко, что, казалось, я уже никогда не смогу вдохнуть достаточно воздуха, который бы поддержал мои силы. Некоторые скептики могут счесть, что я придумал эту байку от скуки (хотя, Бог свидетель, скучать в горах нам не приходилось), но я настаиваю на том, что разреженный воздух — это реальность.

В качестве еще одного, дополнительного доказательства я могу сказать, что дядя Маттео, хотя он тоже был вынужден, как и мы, дышать глубже, не страдал в горах от частых и болезненных приступов кашля. Понятно, что разреженный воздух на высоте не давил так сильно на его легкие и им не надо было выталкивать его обратно с усилием.

У меня есть и другие доказательства. Всем известно, что огонь и воздух оба не имеют веса и являются наиболее родственными из всех четырех стихий. На высоте, где воздух разрежен, также слаб и огонь. При горении его цвет скорее голубой и тусклый, чем желтый и яркий. И не подумайте, что это было результатом того, что в качестве топлива мы использовали местный кустарник burtsa. Я провел опыт и с другими, более привычными вещами, вроде бумаги: пламя оставалось таким же тусклым и слабым. И даже когда нам удавалось как следует разжечь костер, у нас все равно уходило больше времени на то, чтобы опалить кусок мяса или вскипятить воду в горшке, чем это было необходимо внизу. Точно так же требовалось больше, чем обычно, времени и чтобы отварить что-нибудь в кипящей воде.

Зимой здесь не ходили караваны, но мы все же встретили нескольких одиноких путников. В большинстве своем они были охотниками, в поисках добычи перебиравшимися в горах с места на место. Они много работали зимой, а когда наступала весна, охотники, прихватив все свои запасы шкур и кож, спускались на рынок, расположенный в одном из равнинных городов. Их лохматые маленькие лошадки были нагружены тюками со шкурами лис, волков, барсов, уриалов — степных баранов — и горалов — это что-то среднее между козой и газелью. Охотники, которые ставили капканы, рассказали нам, что долина, по которой мы поднимались вверх, называется Вахан, или Ваханский коридор, потому что отсюда во все стороны, подобно дверям из коридора, открывается множество проходов в горах; долина эта является одновременно границей и проходом ко всем этим землям, расположенным внизу. К югу, сказали охотники, есть проходы, которые ведут из Коридора к землям, называемым Читрал, Хунза и Кашмир. На востоке расположены проходы к земле, именуемой Тибет, а на севере — к земле под названием Таджикистан.