Эпоха рыцарства в истории Англии - Артур Брайант

Во многих отношениях каноническое право затрагивало жизни простых людей гораздо ближе, нежели королевские суды, которые обычно рассматривали дела уголовных преступников и собственников. В компетенции церковных судов были свадьбы, двоеженства и разводы, отсутствие завещания, составление его и официальное утверждение завещания судом[359], обеспечение вдов и сирот, клевета, лжесвидетельство и недобросовестность, а также сексуальные оскорбления, включая адюльтер, прелюбодеяние и содержание публичных домов. В их ведении также были такие преступления, как святотатство, богохульство, неуплата церковной десятины и пошлин, непосещение мессы и преступления, связанные с симонией или торговлей церковными должностями. Преступления, совершенные на освященной земле, также подпадали под юрисдикцию церковных судов. Их амплитуда колебалась от браконьерства и вырубки деревьев до посягательства на права убежища, за которые могли налагаться огромные штрафы. В таких случаях Церковь была одновременно и тяжущейся стороной, и судьей и могла быть тираном, как и в делах, касавшихся спасения.

Так как церковные суды также обладали широкими, а в некоторых случаях первостепенными полномочиями в делах, затрагивавших личные права клириков, и так как клириками считались не только те, кто был посвящен в духовный сан, но каждый, кто мог провозгласить «неподсудность духовенства светскому суду» с помощью простой уловки, переведя с латинского стихотворную строфу псалма[360], известного как «вешательный стих»[361], миряне часто страдали от того, что они считали вопиющей несправедливостью из-за односторонней снисходительности церковных судов. Среди тех, кого защищало каноническое право, были студенты университетов – чрезвычайно буйный класс – учителя, профессионалы, например, доктора, и почти все школяры. Не только клерки малых орденов несли угрозу обществу. Каноник Уолсингема был признан виновным в краже вещей у келаря, вторжении в комнату ризничего в соседней церкви и изнасиловании.

Хотя в некотором отношении каноническое право было более милосердным, нежели законы королевского суда, в других случаях оно было менее справедливым. По гражданским законам человек считался невиновным, если не была доказана его вина свидетельскими показаниями. В христианском суде его могли заставить дать клятву очищения и тем самым осудить самого себя или прибегнуть к лжесвидетельству. Пойти против церкви и ее судебных чиновников не представлялось возможным. Церковные суды могли наложить штраф, заключить в темницу на всю жизнь, приговорить к порке кнутом и плетьми, отлучить от церкви – устрашающее наказание, влекущее за собой отстранение от причастия и от всех контактов с собратьями-христианами под угрозой подобного наказания для них самих, а в случаях стойкого упрямства – вечного проклятия. Церковь также могла налагать целый ряд епитимий. Единственное, что не могли делать духовные суды, – выносить смертный приговор, так как каноническое право запрещало церковнослужителям проливать чью-либо кровь. В случаях же, когда смерть представлялась единственно возможным наказанием, церковники могли передать преступника в руки светского правосудия и обратиться к Короне с просьбой разобраться с ним.

Именно инквизиторские методы христианских судилищ и вмешательство в повседневную жизнь людей вызывали негодование. Мирян могли осудить за драку в церковном дворе, за пропуск богослужения, за непочтительное поведение в церкви и неуважение к духовенству, за работу по воскресеньям и в дни церковных праздников. Даже работа на церковь не могла извинить оскорбления догмата о соблюдении священного дня отдохновения, в качестве свидетельства можно привести письмо, написанное в конце правления Эдуарда I ректором Харуэлла, Беркшир, своему архидьякону, с жалобой на то, что жнец епископа Винчестерского вызвал к себе всех держателей ректора утром в воскресенье, чтобы заготавливать сено в парке епископа.

«Для этой цели, в то время как мы завтракали, он вызвал их на работу, подав сигнал с помощью большого рога, пройдя по всей деревне, как он имел обыкновение делать по рабочим дням. Это показалось мне невыносимым, посему я не медля послал сэра Томаса, моего коллегу, приходского священника, дабы предотвратить это, но они не послушали его и не прекратили работу. Так я предупредил их три или четыре раза и затем угрожал им отлучением, если они продолжат, но напрасно; так вышеупомянутый Н... ответил мне насмешливо, что он будет собирать сено, нравится мне это или нет, что он не собирается прекращать работу, и не позволит другим прекратить из-за моих угроз или предупреждений. Посему я, встревоженный, собрал их и приказал... предстать перед Вами в Вашем собрании, назначенном на среду, накануне дня св. Джеймса, дабы выслушать и вынести решение, которое Ваша прозорливость справедливо провозгласит. По сей причине взываю к Вашей прозорливости вынести им соответствующий приговор, наказав таким образом, дабы другим не повадно было в свете приговора последовать их примеру, и позвольте жнецу принять наказание за обычную работу в святые праздники и поощрение к этому других. Он влиятельный человек»[362].

Епитимьи, которым подвергали людей, были самыми унизительными. Человека могли приговорить к порке у дверей церкви, несколько воскресных дней подряд появляться босиком и в постыдных одеждах, стоять перед алтарем со свечой в руках, в то время как во всеуслышание объявляли о его преступлении. Так, за то, что они косили в праздник Св. Освальда, двух работников приговорили к четырем ударам хлыста и заставили ходить по деревне на следующий праздник одного из святых, нося с собой стог сена. А две женщины, стиравшие белье в день Св. Марии Магдалины, были наказаны «двумя ударами мотком пряжи для белья». За более серьезное преступление – нападение на священника с заступом в руках – мужчина из Taunton был отлучен и, когда он подчинился наказанию, был приговорен «в процессии идти с непокрытой головой и босиком, одетым только в рубашку и штаны, держа в руке заступ, вокруг церкви Св. Марии Магдалины в течение двух воскресных дней, а в следующее воскресенье обойти часовню Джеймса и также один раз обойти вокруг рынка, и когда он придет в его центр, стоять тихо некоторое время на усмотрение священника с кнутом в руках, кто следует за ним»[363].

Чаще всего простому человеку приходилось сталкиваться с судом архидьякона. Никто особенно не любил архидьяконов – их называли «глазами епископа» – даже их собратья-церковнослужители; существовала старая церковная шутка по поводу того, может ли архидьякон попасть на Небеса. Обученный каноническому праву законовед, которому пришлось платить за долгое и дорогостоящее обучение в Болонье или какой-нибудь другой правовой школе, едва ли мог уклониться от совмещения службы в нескольких приходах. Остальную часть его дохода составляла прибыль от феодальных поместий, которую он, его заместители – если, как чаще всего и случалось, он был владельцем многих приходов – и поверенные, представлявшие его интересы в суде, как считали в народе, расширяли, разжигая тяжбы. Епископ нанимал его, дабы расследовать и наказывать случаи хищения и злоупотребления церковных средств, непристойного поведения церковнослужителей и мирян и нарушения христианских законов. Чосер нарисовал одного из таких должностных лиц за работой: