Собрание сочинений - Лидия Сандгрен

другой стороны, она ненавидела месячные, которые начались у неё только в семнадцать лет и были нерегулярными, а когда она начала принимать таблетки, они стали приходить редко, поэтому она и выбрала противозачаточные, а не спираль. На отсутствие месячных она не отреагировала и даже не помнила, когда они были в последний раз. Кажется, в начале января.

Раньше Сесилия никогда не говорила о собственном теле, теперь же она сидела на краю дивана с этой обрушившейся на неё новостью и пыталась объяснить, что ничего не заметила, потому что у неё никогда не было даже мысли, что она может забеременеть. Мартин был поражён той тайной жизнью, которая протекала без него. Со всей ясностью вспомнил череду эпизодов, когда решал не возиться с презервативом, думая, что вместо этого можно просто «быть осторожным». И смутное представление, что Сесилия каким-то мистическим образом должна сама чувствовать, может она забеременеть или нет. Сонная, тёплая, прекрасная Сесилия бормотала что-то вроде «помнишь, что я не пью таблетки?», и он отвечал «конечно», когда уже был внутри, когда на ясность мысли уже рассчитывать нельзя.

Беременность со всей определённостью преодолела срок, когда ещё можно было сделать аборт. То есть необходимости принимать решение уже не было.

* * *

– Вот как… поздравляем, – сказал Аббе, положив под губу жевательный табак.

– Замечательно, – сказала мама и сняла передник. А потом она, обычно избегающая любых прикосновений, накрыла своей ладонью руку Сесилии. Её тошнит? Она устаёт? А как прошла защита? Она показала фотографии новорождённого Мартина.

– Никогда не подумала бы, что он был таким толстым, – раздался из комнаты голос Сесилии.

Мартин сидел в беседке. Отец ушёл купить вечернюю газету и пирожные в кондитерской на Мариаплан. Весь двор был покрыт цветами, Мартин почти наверняка знал, что они называются крокусы. Мама недавно посадила несколько новых кустов. Земля вокруг них была чёрной и влажной. В деревьях щебетали птицы. На столе лежал наполовину решённый кроссворд. Он поставил себя в шеренгу отцов. Его отец объездил весь мир и теперь дни напролёт пьёт кофе и разгадывает кроссворды. Дед пил и получил по голове железной балкой. А прадед – о нём что-нибудь известно?

Мартин встал и пошёл в дом.

На столе стояли шахматы, партия была не закончена.

– С кем он играет?

– Это шахматы по переписке, – ответила мать. – Он ждёт письма от противника из Буроса.

– Это я, Смерть [149], – произнёс Мартин. – Кстати, а чем занимался дед отца?

– Он тоже был моряком, – Биргитта перелистнула страницу фотоальбома, – дожил до восьмидесяти пяти, ему очень легко давались языки. Скопил приличную сумму денег, но твой дед всё проиграл.

– То есть в ад мы попадаем через поколение.

– Для него это хорошая новость, – сказала Сесилия, положив руку на живот.

Собственных родителей Сесилия известила, только когда они приехали из Стокгольма, чтобы отметить Пасху. На ней было широкое платье, живот был похож на гладкий округлый бугорок, который замечали только посвящённые. За ужином доктор Викнер подробно рассказывал о голубянке, «удивительном крошечном создании», которое, да, занесено в список исчезающих видов, но, чёрт подери, это же его земля, и что ему сделают, если он будет ловить бабочек на лугу за домом, принадлежащим ему по закону? Он сейчас занимается проектом, главной целью которого является подробное описание разновидностей и ареала обитания голубянки.

– А это требует самого пристального внимания учёного, – сказал он, почесав бороду с заметной проседью. В свете стеариновой свечи прямой нос доктора и глаза, в которых стайками мелькали голубянки, перемещали его в русский девятнадцатый век, придавая некоторый то ли царский, то ли распутинский демонизм. Мартин не знал, как ему реагировать на эти энтомологические монологи. Ларс мог в любой момент рассмеяться стаккатообразным «ха-ха-ха», шлёпнуть Мартина по руке и непонятно над чем подшутить.

Когда шоколадный мусс был почти съеден, Сесилия без преамбул сказала:

– У нас будет ребёнок.

Никто не уронил десертную ложку. Ларс до краёв наполнил бокал портвейном и произнёс речь о врачах-акушерах, угостил Мартина сигарой, после чего удалился в сарай к своим бабочкам.

Ингер побежала на чердак, чтобы найти коробку с детскими вещами, которые наверняка сохранились. Петер, на тот момент проучившийся несколько семестров в медицинском, робко расспрашивал сестру о разных симптомах беременности. Вера со скучающим видом продолжала поглощать шоколадный мусс. Эммануил во все глаза наблюдал за происходящим. У него тогда был период, когда он говорил крайне редко и только шёпотом.

Мартин толкнул его в плечо:

– Хочешь мой десерт?

Эммануил кивнул и опустил в мусс свою ложку.

Остаток вечера Ингер рассказывала о собственных беременностях, протекавших как по маслу.

– Я набирала десять килограммов, а потом раз! И они исчезали за месяц! У меня тогда была прекрасная фигура. Я даже периодически работала моделью. Во всяком случае, до рождения Эммануила, но с ним возникли осложнения, процесс затянулся, так что эта история получилась с кровью, по́том и слезами – меня пришлось зашивать. И представляете, после этого мне так и не удалось похудеть. Я следила за собой, сидела на диете, но ничего не помогло.

Она говорила о сцеживании, тазовых болях, коликах и диарее, а когда Сесилия сказала, что устала и хочет спать, Ингер приступила к сравнительному анализу плюсов и минусов грудного и искусственного вскармливания.

В кровати Сесилия оказалась ближе к полуночи. Пружинный матрас скрипел. Она вытянулась и, положив руки на живот, сказала:

– Что, если я никогда больше не смогу бегать?

* * *

Сообщать Густаву не спешили оба.

– Скажи ты. Это твой друг, – сказала Сесилия.

– Он и твой друг.

– Изначально он твой друг. А я твоя девушка. В иерархии близких ты выше.

– Ребёнок родится у тебя.

– Ребёнок, чёрт возьми, родится у нас обоих.

– Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы он сам что-нибудь заметил.

– Не увиливай.

Они договорились сделать это вместе за ужином в «Юллене Праг».

Сначала разобрались с тревогами Густава по поводу дипломной выставки, потом он спросил, как обстоят дела у них, на что Мартин ответил «хорошо» и начал рассказывать о своей учёбе, а Сесилия сказала:

– Дело в том, что у нас будет ребёнок.

Рука Густава, поднявшая бокал с пивом, остановилась, не донеся его до рта:

– Что?

Сесилия шевельнула бровью, с выражением ну-помоги-же посмотрела на Мартина, тот открыл рот, но не смог произнести ни звука.

– Я беременна, – сказала она.

Густав поставил бокал, взял нож и вилку и снова положил их на место. Потом покачал головой и произнёс:

– Ой. Или что надо сказать. Поздравляю.

– Спасибо.

– Но, ой. А как так