Республика Дракон - Ребекка Куанг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бацзы почесал затылок.
– Ну да. Оказывается, не все мугенские солдаты сложили оружие.
– Я знаю, но мне казалось… – Рин осеклась.
Она знала, что на континенте еще остались войска Федерации, но считала, что это разрозненные подразделения. Отбившиеся от своих солдаты, отдельные батальоны. Бродящие по дорогам наемники, заключающие союзы с провинциальными городами, но их все равно недостаточно, чтобы угрожать всему югу.
– И сколько их? – спросила она.
– Немало, – сказал Бацзы. – Достаточно для того, чтобы сформировать армию. Они дерутся на стороне ополчения, Рин. Мы не понимаем, как так вышло, какую сделку она с ними заключила. Но очень скоро нам придется сражаться на два фронта.
– В каких районах?
– Они повсюду. – Рамса стал загибать пальцы, считая провинции. – Обезьяна. Змея. Петух.
Рин вздрогнула. Петух?
– Что с тобой? – всполошился Рамса.
Но Рин уже бросилась бежать.
Она тут же поняла, что где-то здесь находятся и ее знакомые. Она опознала их по смуглой коже, почти такой же темной, как у нее. Узнала манеру говорить – мягкий и протяжный провинциальный акцент, вызывающий одновременно ностальгию и смущение.
Она выросла, говоря на этом языке – плоском и корявом диалекте, к которому сейчас не могла прибегнуть, не поморщившись, ведь она много лет потратила на то, чтобы от него избавиться.
Рин уже так давно не слышала говор провинции Петух.
Ей пришла в голову дурацкая мысль, что ее узнают. Но беженцы из провинции Петух отодвигались от нее и съеживались. А когда встречались с ней взглядом, замыкались в себе. Заползали обратно в свои палатки, стоило ей приблизиться.
Рин не сразу поняла, что они боятся не ее, а военной формы.
Боятся солдат-республиканцев.
– Эй! – Рин позвала женщину примерно одного с ней роста. – У тебя есть другая одежда?
Женщина непонимающе заморгала.
Рин попробовала еще раз, неуклюже перейдя на свой старый диалект, как будто надела обувь не по размеру:
– У тебя есть… другая рубашка? А штаны?
Женщина в ужасе кивнула.
– Дай их мне.
Женщина залезла в свою палатку и вскоре появилась с грудой одежды – выцветшей блузой, на которой когда-то были нарисованы цветы мака, и широкими штанами с глубокими карманами.
Когда Рин взяла в руки блузу, что-то кольнуло в груди. Она уже так давно не видела подобные наряды. Обычно их носили крестьяне на полях. В Синегарде даже бедняки посмеялись бы над такой одеждой.
Когда она избавилась от республиканской формы, дело пошло на лад. Беженцы из провинции Петух больше не пытались от нее скрыться. Теперь, пробираясь через человеческое море, она стала практически невидимой. Приходилось кричать, чтобы привлечь внимание, когда Рин шла вдоль вереницы палаток.
– Учитель Фейрик! Я ищу учителя Фейрика! Кто-нибудь его видел?
Ответ приходил в виде сдержанного шепота или безразличного бормотания. «Нет. Нет. Оставь нас в покое. Нет». Беженцы привыкли к отчаянным крикам и поискам пропавших, так что просто затыкали уши. Кто-то знал учителя Фу, но не из Тикани. Кто-то другой знал Фейрика, но только сапожника, а не учителя. Описывать его было бесполезно – сотни людей подходили под описание. В каждом ряду она видела седобородых стариков, но все они не были учителем Фейриком.
Чем дальше он шла, тем сильнее погружалась в отчаяние. Глупо было надеяться. Рин следовало знать, что она никогда больше его не увидит, и она давным-давно с этим смирилась.
Но ничего не могла с собой поделать. Она должна была попытаться.
Рин решила расширить поиски.
– Есть кто-нибудь из Тикани?
В ответ – только пустые взгляды. Она шла по лагерю все быстрее, переходя на бег.
– Тикани? Есть кто?
И наконец из толпы послышался голос, который не мог оставить ее равнодушным, – она не поверила своим ушам.
– Рин?
Она резко остановилась. А когда развернулась, то увидела долговязого паренька лет четырнадцати, с копной каштановых волос и большими глазами с опущенными уголками. На нем была мокрая рубашка, одна рука перевязана.
– Кесеги?
Он молча кивнул.
И когда Рин с плачем обнимала его, раскачиваясь взад-вперед, так что они чуть не свалились в грязь, то снова почувствовала себя шестнадцатилетней. Кесеги обвил ее длинными костлявыми руками, прямо как раньше.
Когда он успел так вымахать? Эти перемены завораживали. Когда-то Кесеги едва доставал ей до пояса. А теперь был выше ее. Но зато таким тощим, как будто рос только в высоту. Он явно голодал.
– А где остальные? – спросила она.
– Матушка здесь. Отец умер.
– Федерация?..
– Нет. Его прикончил опиум. – Кесеги делано рассмеялся. – Это даже забавно. Он услышал, что они приближаются, и слопал весь запас опиумных шариков. Матушка нашла его, когда мы как раз собирали вещи для отъезда. Он был мертв уже несколько часов. – Кесеги неуклюже улыбнулся. Он улыбнулся! Потеряв отца, он пытался смягчить для нее новость. – Мы-то считали, что он спит.
– Мне так жаль, – сказала Рин, но в голосе сквозило безразличие. Она ничего не могла с собой поделать. Дядюшка Фан относился к ней как к служанке, и его смерть не вызвала у нее ничего похожего на скорбь.
– А учитель Фейрик?
Кесеги покачал головой.
– Не знаю. Кажется, я видел его в толпе, когда мы уходили, но с тех пор не встречал.
Его голос задрожал. Рин поняла, что Кесеги пытается говорить более низким голосом. И держался он преувеличенно прямо, чтобы казаться выше. Хотел сойти за взрослого.
– Так значит, ты вернулась.
Рин окаменела. Она шла вслепую, не выбирая направления, и считала, что и Кесеги идет без определенной цели, но он, конечно же, вел ее к своей палатке.
Кесеги остановился.
– Мама, посмотри, кого я нашел.
Тетушка Фан одарила Рин слабой улыбкой.
– Ну и ну, вы только посмотрите. Это же наша героиня войны. Ты выросла.
Рин не узнала бы ее, если бы Кесеги не назвал ее матерью. Тетушка Фан выглядела на двадцать лет старше, а лицо напоминало сморщенный каштан. Она всегда была краснощекой, вечно злющей, да еще с тяжким бременем в виде нежеланного приемного ребенка и мужа-наркомана. Когда-то она наводила на Рин ужас. Но сейчас так иссохла, словно ее покинули все силы.
– Пришла позлорадствовать? – спросила тетушка Фан. – Ну давай, смотри. Особо и смотреть-то не на что.
– Позлорадствовать? – ошарашенно повторила Рин. – Нет, я…