Я научу тебя любить - Мария Акулова

А сегодня… Новые вспышки ярости перед глазами. Потому что можно херить их отношения. Можно динамить его — действительно виноватого в том, что сделал вопреки обещанию не лезть… Но рушить свою жизнь просто потому, что присралось, потому что обижена…

Это было слишком. Для понимания Корнея и для его же терпения.

Возможно, это просто был повод, но его оказалось достаточно, чтобы…

* * *

— Ань, ты не пошутила насчет… — Алина обратилась к подруге, глядя с опаской. Впрочем, точно так же, как смотрела вот уже почти месяц. На будто утратившую искру во взгляде. И, скорее всего, в сердце.

— Не пошутила, Алина. Я… — безэмоциональную. Пустую. Словно стеклянную. — Устала…

Аня выдохнула последнее слово так, будто оно должно было все объяснить. Алина же могла только догадываться. В подробностях произошедшего она так и не разобралась. Просто поняла — все плохо. И все кончено. И Аня… Сходила говорить с Ольшанским об увольнении.

Сейчас же они шли по коридору в сторону своего опенспейса. Аня — глядя перед собой, забывая моргать. Бледная и серьезная. Инертная даже. Алина — не знающая, что сказать, как помочь, как переубедить… И стоит ли. Ведь неважно, насколько сильно ей не хочется отпускать Аню, если Ане в ССК плохо.

— Подумай еще, детка. Пожалуйста… Ты… Ты мне нужна…

И доступный ей максимум — это попытаться подбодрить. Взять Аню за руку, сжать холодную ладонь с силой, улыбнуться… Понадеяться, что и в ответ ей тоже улыбнутся, но нет. Только растерянный взгляд на руки, а потом…

Безошибочный через плечо. Как всегда, когда Высоцкий где-то рядом…

Алина моментально почувствовала дрожь, передавшуюся от Аниных пальцев, а потом следила с замиранием сердца, как он идет в их направлении. Не смотрел, но…

Чем Высоцкий становился ближе — тем ощутимей Аня подрагивала. Настолько очевидно, что Алине хотелось дернуть подругу на себя, прикрыть, спрятать… Чтобы мужчина прошел мимо, даже не глянув…

Вот только он остановился рядом, сжал с силой Анин локоть, не говорил ничего — ни Ане, ни Алине. Просто посмотрел первой в лицо, кивнул в сторону… Туда, где ответвление коридора и тупик.

Аню прошил новый приступ озноба, Алина сжала ее руку сильнее, готова была отстаивать до последнего, но пришлось отпустить. Ведь Аня сама разжала пальцы.

Быстро посмотрела на подругу, а потом исполнила молчаливый приказ Высоцкого. Потому что на просьбу это похоже не было…

* * *

Корней сжимал Анин локоть сильнее, чем стоило. Сам понимал это. И сам же себя не тормозил. Боялся ли, что взбрыкнет, откажется? Нет, конечно. Просто… Хотел хотя бы вот так убедиться в том, что она существует. Мучает, убивает постепенно, отдаляется, но существует в реальности, а не в его больной голове. Потому что иногда он начинал сомневаться. А вдруг приснилось?

Они остановились немного в стороне от снующих людей.

Корней видел, что девочка-подружка никуда не ушла. Осталась стоять там же, где он украл у нее Аню. Смотрела на них. Будто с опаской… Как на шухере стоит, ей-богу. И тоже бесит. Потому что поймать Аню саму стало практически нереально. А иногда скулы сводило, как хотелось… Поймать, замкнуть в кабинете… Или просто в машину затолкать. Привезти домой. На все замки. От всех спрятать. Только себе оставить. Потому что его солнце должно светить. Для него одного. Ему плохо жить в темноте. И посрать на права. Свободу передвижения, выбора… Она забрала с собой его свободу элементарно дышать, так почему он должен так просто отпустить?

Эти мысли даже самого Корнея пугали. И, слава богу, удавалось притормаживать, напоминая себе же, что так могут вести себя только те, что купили… И только по отношению к имуществу. А с людьми так нельзя. С бесконечно любимыми людьми так нельзя. Как бы больно ни было. Нельзя.

Аня не сопротивлялась, когда Корней повернул ее так, что она оказалась вжата спиной в стену. Сам навис. Оказался ближе, чем ей хотелось бы. Чтобы посмотреть ему в лицо, Ане пришлось бы вскидывать взгляд, но она даже не пыталась. Просто смотрела на узел галстука. Кадык. Шею. Чуть в сторону над плечом…

Бледная. Отстраненная. С таким же взглядом, как в последний день, когда ему еще позволено было ее обнять и сказать, что очень любит…

— Что ты творишь, Аня? — Корней спросил, сознательно повышая зайкин дискомфорт. Его безумно бесила ее холодность. Не свойственная. Напускная. Показушная. Ему хотелось хотя бы чего-то другого. Хотя бы какого-то намека на эмоции. Пусть злость, как у него. Пусть страх, как всегда. Пусть ненависть. Хоть что-то… Чтобы добиться — оградил ее руками, упершись так, что сбежать ей некуда.

Она это осознала. Только внешне ничего не поменялось. Смотрела тупо перед собой. Услышала… Плечами передернула… Смолчала.

— Где ты живешь? Какого хера ты бабушке не сказала, что съехала? — Корней чуть склонился, Аня попыталась отпрянуть… Стрельнула взглядом в лицо, но быстро снова в никуда… — Отвечай, Аня.

Услышала требовательное, сглотнула…

— Я взрослый человек. Я могу…

Вздрогнула, когда мужской кулак шибанул по стене. Запнулась.

— Взрослый, блять, человек… Я нахера эту квартиру делал, Аня? Чтобы ты валила в неведомые дали? Непонятно где шарилась? Ты вообще считаешь адекватным, что мне звонит твоя бабушка, спрашивает, как твое самочувствие, потому что ты, блять, трубку не берешь? Ты ей не сказала, что съехала? Ты и ее морозишь? Ты где живешь, я тебя спрашиваю? Ты где три недели шляешься? Отвечай давай.

— Я не буду отвечать.

Шепнула, глядя вниз. На бледном лице выступил румянец. Не тот, который всегда почему-то трогал — наивный, очевидно свидетельствующий о влюбленности. Другой — просто потому, что нервничает.

— Чтобы завтра вещи собрала и вернулась к бабушке. Ты меня поняла?

Корней сказал требовательно, ждал ответа. А Аня тянула. Закрыла глаза, сделала несколько вдохов. Потом… Наконец-то посмотрела в лицо. Режа по живому своим стеклом.

— Еще будут приказы? — спросила будто бы безразлично. Будто бы «слушаю и повинуюсь». Будто бы… Отьебись уже, Высоцкий. Наконец-то.

— Зачем заявление написала? — но дело в том, что он не готов отьебаться. Почему-то. Как бы ни убеждал себя. Не готов. Он хочет, чтобы она пришла в себя. Чтобы она вернулась. Знает, что это всё. И своим поведением сейчас только усугубляет. Но до невозможности хочет.

— Потому что я хочу уволиться.

Аня ответила так, будто неразумному ребенку объясняя. Наверное, видела, что он бесится. И что желваки волнами по скулам. И что взгляд горит. Что ругается опять, хотя вроде бы обещал…

Но ведь она тоже обещала. Как всегда, блять, обещала, что не взбрыкнет…

— Чтобы снова в переходе играть? Аня, встряхнись! Опомнись! Что ты творишь вообще? Ладно, ушла, вещи оставила, гордая, кольцо в жопу. Обещания туда же. Обиделась. Сложно. Я понимаю. Не хочешь со мной говорить — тоже. Имеешь право. Но какого хера ты все рушишь? Какого хера ты усугубляешь? Кому нужна твоя гордыня? Ведешь себя, как… — затормозил. Не озвучил. Но по тому, что Аня скривилась, очевидно было — поняла.