Сергей Рахманинов. Воспоминания современников. Всю музыку он слышал насквозь… - Коллектив авторов

Во многих симфонических концертах этого сезона, где играл Сергей Васильевич, в программе стояли его сочинения. В общем за сезон 1941/42 года были исполнены: пять раз – Вторая симфония (Орманди), четыре раза – Третья симфония (Сток и Митропулос), четыре раза – «Остров мертвых» (Сток и Родзинский) и три раза – «Симфонические танцы» (Родзинский и Орманди).

Война с Россией продолжала все более и более волновать Сергея Васильевича. Взгляд его на исход войны был глубоко пессимистическим. Вначале, как и большинство людей в Америке, он был уверен, что русские будут сразу раздавлены немецкими полчищами. Он переходил от отчаяния к надежде и от надежды к отчаянию. Преобладало последнее чувство. Не слушая лично почти никогда новостей по радио (он не переносил излишней болтовни и смеси серьезного с чепухой; в особенности раздражали его ненужные комментарии), он все лето и осень три раза в день ждал и слушал с нетерпением и волнением резюме сообщений, которые делали ему жена или другие члены семьи.

Его глубоко огорчало пораженческое настроение некоторых групп русской колонии и полное непонимание среди американцев происходящего в России. Бессильный помочь родине, он чувствовал и переживал с ней, со свойственной ему обостренной впечатлительностью, все ужасы войны и неоднократно еще осенью, в деревне, говорил, что должен что-то сделать, предпринять, но что – он сам еще не знал.

Скромный от природы человек, Сергей Васильевич в душе, вероятно, сознавал, что к его мнению многие прислушиваются и среди русских, и среди американцев. К осени у него созрело решение – открыто выступить и показать своим примером русским, что надо в такое время забыть все обиды, все несогласия и объединиться для помощи, кто чем и как может, изнемогающей и страдающей России. Он сознавал, что его публичное выступление, его призыв к поддержке России поможет делу и что это произведет впечатление и на известные круги американцев, которые отчасти из-за политических взглядов, а главным образом из-за недоверия к русским и полной недооценки и недопонимания того, что происходит в России, часто отказывали, где могли, в помощи и мешали желающим помочь. Всегда ненавидя рекламу, Рахманинов решил на этот раз широко использовать ее и поместить во всех своих объявлениях в газетах о концерте в Нью-Йорке, что весь сбор с концерта он отдает на медицинскую помощь русской армии. Такое объявление поместить ему не пришлось: этому решительно воспротивились некоторые из близких Сергею Васильевичу американцев. Ему удалось все же настоять на том, чтобы объявление о помощи русской армии было напечатано в программах его нью-йоркского концерта, так что публика могла ознакомиться с этим фактом при входе в зал; газеты, конечно, отметили этот факт на следующий день. Трудно представить себе эффект, произведенный этим известием в то время хотя бы только на русскую колонию в Америке. Сергей Васильевич получал письма благодарности от многих людей из самых далеких углов Соединенных Штатов и Канады, от представителей всех слоев и классов русских, населяющих эти страны. Писали лица колеблющиеся, лица, хотевшие помочь русским, но не знавшие, как поступить, лица, боявшиеся обвинения в сочувствии коммунистам. Писали люди, сами уже начавшие собирать на помощь России и увидевшие в лице Рахманинова моральную поддержку. Сергею Васильевичу, по-видимому, действительно удалось своим примером дать какой-то толчок русским и как бы открыть им глаза на то, что делать. Вопреки советам упорствующих американцев, которые хотели, чтобы собранные деньги были переданы русским через американский Красный Крест, Сергей Васильевич решил передать весь сбор, в сумме 3920 долларов, непосредственно русскому генеральному консулу в Нью-Йорке В.А. Федюшину.

Что касается самого концерта, состоявшегося 1 ноября, то игра Сергея Васильевича на этот раз была совершенно исключительной. Это был один из тех немногих концертов, который удовлетворил самого Сергея Васильевича. Он играл с редким вдохновением и произвел незабываемое впечатление на многих, много раз слышавших его прежде.

В программе стояли Вариации A-dur Моцарта, Соната ор. 111 Бетховена, Новеллетта fis-moll Шумана и Соната для скрипки E-dur И.С. Баха, переложенная Рахманиновым для фортепиано; во втором отделении Сергей Васильевич играл несколько песен (Шумана, Шуберта, Шопена, Чайковского и Рахманинова), переложенных для фортепиано Листом, Таузигом и Рахманиновым. Тот, кто вообще не слышал Сонаты ор. 111 Бетховена и произведений Моцарта в интерпретации Рахманинова, не знает Рахманинова-пианиста. Что касается песен, то не слышавший их 1 ноября просто не может представить себе всей красоты его тона, того вдохновения, с которым он «пел» эти песни, в особенности знаменитую «Серенаду» Шуберта. Теперь кажется совершенно непростительным факт, что песни эти не были записаны на пластинки вовремя в главном отделении компании «Виктор» в Кампдене. Запись все же была сделана весной 1942 года в одном из их отделений в Калифорнии, где Сергей Васильевич отдыхал, живя в отеле «Сад Алла». Условия записи в Калифорнии далеко не так совершенны, как в Кампдене, и вряд ли пластинки передадут игру Рахманинова без искажений.

Здесь уместно остановиться на отношении Сергея Васильевича к записям на граммофонные пластинки. Он боялся этой процедуры, часто отказывался от записи или оттягивал ее насколько можно. Исключительно хорошо владеющий собой перед концертом и любящий выступать перед публикой, Серей Васильевич сильно нервничал при записи, несмотря на самое предупредительное отношение всех лиц, принимавших участие в ней: техников, механиков и т. д. Ему мешали перерывы во время игры, вынужденные остановки, звонки, указывавшие, когда надо начинать. Последние заменили для него потом световыми сигналами, что почему-то его меньше волновало. Все же он не мог отдаться целиком игре, забыться, как на эстраде, ему не хватало необходимого контакта с публикой, который он всегда так остро чувствовал в концертах.

Всегда требовательный к себе, Рахманинов делался еще строже, когда прослушивал записанное, ставил свое вето, безжалостно ломал пробные пластинки. Многие из забракованных пластинок были вообще очень хороши, но из-за одного аккорда или пассажа, не совсем удовлетворявшего Сергея Васильевича, они тут же уничтожались. Только играя с оркестром, Сергей Васильевич был менее строг: ему было неловко заставлять переигрывать вещь, зная, с какими расходами было связано такое исполнение и как трудно было компании найти свободное время, удобное оркестру и ему самому. От такого вынужденного более снисходительного отношения к исполненному Сергею Васильевичу было не легче. Он часто говорил, что сделанные пластинки служат ему лучшим уроком и показателем того, чего надо избегать в исполнении. Сергей Васильевич улавливал в игре что-то его не удовлетворяющее или иногда что-то такое, чего не знал за собой.

Его отрицательное отношение к выступлениям по радио известно всей Америке. Напрасно разные компании наперебой предлагали ему большие суммы денег для того, чтобы сломить его отношение к этому делу. Они неизменно получали