Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

Арсеньевич. Лицо г-е, деловитое, играющее большую роль в медиапространстве. Сам лично он никогда не был знаком с этим большим человеком, но информации и слухов ходило много. Некоторые выступления Андрей видел по телевизору, когда был куда стройнее, моложе, а денег в кармане имелось намного скуднее.

Ведущий совсем забылся. Всё пялился на седоватого мужчину, немного хмурясь. Когда же его воспоминание закончилось, то он поймал вопросительный взгляд Антона Арсеньевича. Деваться некуда, это Андрей понял сразу, по крайней мере, в его представлении вся сцена, его это поведение, были крайне грубы с такой-то личностью. В голове мелькнула мысль, что за подобную грубость Понтыненко может снять его с поста голоса г-а.

— Антон Арсеньевич, верно? — Начал мужчина издалека, опустив глаза.

— А вы Андрей Соловьёв, один из самых знаменитых телеведущих. — С улыбкой ответил Понтыненко.

— Ну не так чтобы…

— Не прибедняйтесь, мы оба это знаем. — Сверкнули игривые глаза.

Повисла пауза, за которую Соловьёв успел обдумать не так, что уж очень много. Но за этот отрезок неловкого молчания он успел решить для себя, что сейчас есть отличная возможность спросить в-е лицо о чём-то таком, о чём в обычной ситуации было бы невозможным ввиду информационной этики.

— Вы уже видели на площадке, — старомодно выражаясь, начал Антон Арсеньевич, прервав умственные потуги своего собеседника, — Алексея П-а?

— Нет! — Удивлённо ответил ведущий. — А что этому врагу н-а делать здесь? Как его вообще сюда пустили?

— Ой! Снимите уже своё амплуа со своего [ЦЕНЗУРА] лица. Не нужно разбрасываться подобными выражениями, как «враг н-а». Вас ведь никто не снимает. Алексей, между прочим, очень даже умный человек. Хороший игрок.

— В каком ещё плане игрок? Да дело тут не в камерах и не моём сценическом образе. Мы ведь сейчас говорим не о тех актёрах, которых нанимает наш продюсер для бытовых душераздирающих историй. Здесь реальный о-р, чья главная слава складывается среди детей, да тех, кто не смог устроиться хорошо, кто вынужден прозябать на ужасной работе всю свою жизнь!

— Да ладно вам, бросьте. Неужели вы действительно так считаете? — Понтыненко достал из кармана пачку сигарет, учтиво предложив Соловьёву. — Курите?

— Да, спасибо, но здесь нельзя, придётся выходить на улицу.

— Не придётся. — Антон Арсеньевич плавно, но энергично ретировался к двери, приоткрыл её. Сквозь звуки громкой музыки послышался еле уловимый голос, а когда дверь снова закрылась, то мужчина стоял на прежнем месте.

Движения его выглядели обычными и естественными, но в то же время создавали чувство присутствия некой инфернальной значимости. — Так что, закурите? Уверяю вас, пока я не дам команды, ни один человек сюда не зайдёт, и ни один человек отсюда не выйдет. — Всё с тем же спокойствием продолжил он.

— Ну, раз вы так говорите, значит, так и есть. Благодарю. — Соловьёв принял сигарету, а в знак благодарности сначала поднёс уже приготовленный огонёк к сигарете своего властного собеседника, только потом подкурив себе. Словосочетание «ни один человек не выйдет» его особо не смутило.

— Так что вы скажете?

— М? — Андрей непонимающе поднял бровь, затягиваясь.

— Неужели вы так считаете?

— А, вы про это? Ну а что тут считать? Есть тип людей, которые вечно ноют. Таких много, но есть индивидуумы, которые своё нытьё могут приурочить к какому-то движению. Таких я уважаю, но не симпатизирую.

— Почему вы им не симпатизируете?

— Зачем мне симпатизировать человеку, который идёт против руки, которая меня кормит?

— Вот то-то и оно. Правда, видите ли, в чём загвоздка, вы не проявляете симпатии к человеку, который так же, как и вы, кормится с г-й кормушки. — Кокетливо улыбнулся Понтыненко.

— Подождите… В каком это смысле кормится из общей кормушки? Он ведь живёт за счёт к-х денег школьников на обед. Его урожай — донаты.

— Эх, мой неосведомлённый друг, я так понимаю, подобной информацией больше не вооружают глашатаев нашего порядка… Предсказуемо, меньше утечки.

— Знаете, я не совсем дурак. Не хочу знать больше положенного. Так что, если вы…

— Уже начинаете бояться за собственную жизнь? Понимаю. Могу вас заверить, разговор наш имеет крайне конфиденциальный характер, и я гарантирую вам, неприятностей у вас не будет, если вы сами не нашлёте их на себя. К тому же, я говорю не так, чтобы уж сверхтайну. За такое не расстреляют ни меня, ни вас.

Обе сигареты дотлели. Понтыненко учтиво забрал бычок собеседника вместе со своим, смыв в унитазе. Рука метнулась за пачкой. Андрею снова была предложена сигарета, но он отказался, поэтому Антон Арсеньевич закурил в одиночестве.

— Но упечь могут?

— Могут. Причём очень надолго. А вы собираетесь разболтать всё, что услышите направо и налево?

— Никак нет, Антон Арсеньевич. Но уши есть везде.

— Тут не поспоришь. — Мужчина снова подмигнул ведущему. — Так вот, по поводу твоего нелюбимого Лёшки П-а. Эх, Лёша, Лёша…

— …

— Как тебе такой факт, что всеми известный бандит, баламут, растлитель п-х умов и л-р незаконной о-и, является всего лишь хорошим п-м актёром, которого наняло г-о?

— Что за бред! Простите… [ЦЕНЗУРА] совсем нервным сделал. Вы меня простите, но…

— Вы извинились уже два раза, причём в обоих случаях этот жест этикета не имеет серьёзных обоснований.

— Пр… — Снова осёкся Соловьев, мысленно обругав себя за то, что выставляет себя идиотом. Обоснования так полагать у него были, иначе вёл бы он себя как наивный мальчишка. — Я просто хочу сказать, что услышанное представляется мне вещью абсурдной и несуразной. Уж пр… за такую прямолинейную критику. Но, с другой стороны…

— Вот именно. С другой стороны, у тебя нет причин мне не верить. Согласись, ты мальчик взрослый, неужели ты не считаешь такой подход, не считаешь такой план выдающимся? Сам рассуди: последнее, что люди могут ожидать, является именно этим. Абсурдом. Идеальное преступление. Выдающаяся игра лучших умов.

— Но если это так, то, то в чём смысл? Зачем г-у создавать себе врагов? Зачем нам человек, который идёт против своей же в-и? — Тут уже Соловьёв достал свою пачку сигарет. Нервно закурил, погрузив свой ум (а вместе с ним и взгляд свой) в глубокое размышление.

— Всё проще, чем кажется, товарищ Соловьёв. Неужели вы думаете, что г-у плевать на ту маргинальную (так будем называть тех, кто предаёт действующих п-в, критикуя их подход у-я с-й) часть общества, на всю эту б-ю и недовольную молодёжь? Если да, то вы полный дурак, уж простите за грубость. Мудрые люди, — Антон Арсеньевич тыкнул указательным пальцем вверх, — там сидят. Совсем не дураки. В-ь и его свита знают, что у всего есть предел.

У народа есть точка кипения, когда огромная масса, все эти недовольные