Моя идеальная - Настя Мирная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Продолжаю упорно молчать, но ведь броня уже пробита. Нет её больше.
Как же сложно хранить молчание. Так и хочется подорваться на кровати и рассказать Егору о брате. И сотни вопросов задать. Узнать все подробности. Я бы вынесла это. Обязательно бы справилась, чтобы помочь Тёме. Просто попросить позвонить ему. Рассказать всё как есть. Чтобы Артём хотя бы знал, что я жива и относительно здорова. И самой убедиться, что он в порядке.
Но я ничего из этого не делаю, продолжая безмолвно плакать.
Это только одна версия. Версия младшего брата, а я не могу быть уверена в том, что у старшего она не отличается.
Егор тяжело выдыхает и поднимается.
— Я не вру. Это правда. Я хочу попросить прощения за то, что сказал брату, что он умер для меня. Это не так. И ещё… Не знаю, что у тебя с ним, но если он хоть что-то для тебя значит, то подумай над тем, что ты девять дней провалялась в коме, и Артём понятия не имеет, где ты и что с тобой. — бросает устало и выходит за дверь.
Едва она закрывается, как я сворачиваюсь калачиком и реву, кусая зубами разбитый кулак.
И я, мать вашу, сдаюсь. Хватаю с тумбочки какой-то лист с медицинскими записями и ручку и пишу номер. Свой. Как ни стараюсь вспомнить ни номера Артёма, ни Вики, ни Антона восстановить в голове не удаётся. Даже родителей номера не помню.
Но делаю я это не для себя или Егора. Понимаю же, что вроде девять дней не так уж и много, но неизвестность… Меня бы она убила. И Тёму, я уверена, убивает.
Перед глазами встаёт та страшная картина из спальни, и я роняю лист вместе с ручкой и снова рыдаю, пока не удаётся отключиться и провалиться в сон.
Будит меня лёгкое касание и мужской голос. Поднимаю распухшие веки и утыкаюсь взглядом в человека, который так долго издевался над моим любимым.
В том, что это и есть отец Северова, сомнений не остаётся. Белые с серой сединой на висках волосы. Выгоревшие, но всё же нереального цвета глаза. И черты лица… Я думала, что у Артёма они жёсткие, но у этого человека они прямо таки пронизаны жестокостью. Хотя взгляд и ровный, и даже успокаивающий. Если бы я не знала, на что способен этот мужчина, то поверила бы в то, что он просто добрый доктор, который помогает людям.
Господи, но как можно спасать чужие жизни и при этом ломать судьбы собственных детей?
Сжимаюсь не только внутренне, но и внешне. Буквально в комок скрючиваюсь от его прикосновения.
Он напоминает мне Должанского. Красота снаружи и гнилое нутро.
— Пришла в себя. — констатирует спокойно, ощупывая рёбра. А мне не просто орать хочется, а сбежать со скоростью света как можно дальше. Эти мягкие руки, изучающие мои раны… Те самые, которые наносили сокрушающие удары. — Это хорошо. Как тебя зовут? Что случилось? Кто тебя ранил? Как ты себя чувствуешь?
Вопросы сыплются один за другим, но я лишь в кровь разгрызаю губы, что бы не закричать и не выдать себя и Тёму. Если он поймёт, что мы знакомы, то вряд ли даст мне возможность просто свалить отсюда по-тихому.
Только силой воли успокаиваю гремящее сердце и кривое дыхание. Спустя пару минут мне это удаётся. Внешне ничем не выдаю ни внутренней бури, ни ненависти, ни омерзения от одного его присутствия. Утыкаюсь глазами в одну точку, даже забывая моргать, пока он обрабатывает рану от ножа и сменяет повязку.
Улавливаю все его бесконечные вопросы, но не издаю ни звука. Даже движения не воспроизвожу, пока он не оставляет меня в покое и не уходит.
Как только слышу хлопок двери, подскакиваю на ноги, но тут же со вскриком боли заваливаюсь на пол. Ногу такой болью прошивает, что слёзы сами течь начинают, как ни стараюсь держаться. Дышу шумно и тяжело, переживая болезненный приступ. Едва удаётся очухаться, обыскиваю глазами комнату, ища лист, на котором писала номер, но его нет.
Страх мгновенно окутывает.
Что если этот изверг его забрал? Если позвонит и Артём поднимет трубку? Что же будет?
Господи, Тёмочка… Прости, родной. Прости меня.
Нельзя позволить ему это сделать.
Преодолевая боль, выхожу в коридор, но сразу сталкиваюсь лицом к лицу с Егором.
Больше нет смысла прикидываться дурой, поэтому выталкиваю с дрожью:
— Лист с номером?
С надеждой на парня смотрю. Он несколько раз моргает, а потом гулко выдыхает.
— Я забрал.
После этих слов выдыхаю облегчённо и я.
— Хорошо.
— Значит, овощем больше не прикидываемся? — выбивает с улыбкой, а у меня сердце сжимается от тоски по Артёму. Когда младший улыбается, он точь-в-точь как Тёма. — Расскажешь?
Качаю головой и, хромая, возвращаюсь в палату. Ничего не говорю, потому что слишком страшно становится от того, к чему мои действия могут привести. Внутренности в такой болючий узел стягивает, что я просто отключаюсь от реальности.
Егор задаёт какие-то вопросы, но я даже не стараюсь их слушать.
Что же я надела? Если он позвонит Артёму, то как тот отреагирует? Сколько же я ещё буду делать ему больно?
Спустя около половины часа Северов младший уходит, так и не добившись от меня какой-либо реакции.
Я могла попросить его не звонить Тёме, но какого-то хрена не сделала этого. Почему? Ну почему я, мать вашу, такая беспросветная дура? Зачем вообще написала эти грёбанные цифры, вместо того, чтобы попросить телефон у той же медсестры или пойти на сестринский пост и позвонить оттуда? Что же вытворяю? Почему не расспросила младшего брата Артёма обо всём?
Голова начинает болеть сильнее, а ужас в очередной раз захватывает и парализует.
За ночь предпринимаю несколько попыток выйти из больницы или хотя бы найти Егора и исправить свою ошибку, но медработники возвращают меня в палату. Последняя попытка уйти закончилась для меня тем, что меня снова накачали успокоительными, и я даже рукой нормально пошевелить не могла, а все мысли на осколки разлетались.
Несмотря на анестетики, уснуть мне удаётся только после рассвета.
За день дважды появляется отец Артёма, но я всё так же продолжаю притворяться отупевшей, чтобы не выдавать шквала.
Прошу у медсестры набрать Егора, но она говорит, что у неё нет номера. Во второй половине дня всё же иду на дежурный пост и уговариваю