Цикада и сверчок (сборник) - Ясунари Кавабата

набила оскомину, язык стал шершавым. Ей повстречались школьницы, возвращавшиеся домой.

– Дай мне!

– Дай мне!

С молчаливой улыбкой девочка протянула им ветку с ягодами. Школьниц было пять или шесть. Каждая сорвала по красной грозди.

Девочка дошла до деревни. На веранде столовой стояла женщина.

– Какие красивые ягоды! Кому ты их несешь, девочка?

– Доктору.

– А, это вы присылали за ним паланкин. Да ведь твои ягоды краснее моих тянучек! Дай-ка мне одну!

Девочка протянула всю ветку и отдернула руку.

– Можно взять?

– Можно.

– Всю ветку?

– Берите.

Новое шелковое кимоно женщины поразило девочку до глубины души. Она покраснела и заспешила к доктору. Но еще больше была поражена женщина – гроздья были намного больше ее ладони. Она отправила одну ягодку в рот. Ягода была холодной и сочной – совсем как в ее деревне. Только матери, которая прислала кимоно, не было с ней рядом.

Девочка вприпрыжку гнала перед собой металлический обруч. Он звенел по-осеннему.

Женщина достала из-за пояса серебряную монетку, завернула ее в бумагу и стала терпеливо поджидать ту минуту, когда девочка станет возвращаться домой.

Дует-дует ветерок,

Осень прогоняет.

Так напевала маленькая школьница, возвращаясь по горной дороге домой.

[1925]

Мама

1. Дневник мужа

Этой ночью я стал мужчиной.

Обнял жену – стало мягко.

Мама моя тоже была мягкой.

Слезы текут, говорю:

«Стань хорошей мамой,

Стань хорошей мамой».

Если б знал я ее…

2. Болезнь мужа

Стало тепло, скоро ласточки прилетят. Лепестки магнолии из соседского сада перелетали через забор и ложились на землю маленькими белыми лодочками. За стеклянной дверью жена протирала тело своего мужа ваткой, смоченной спиртом. Он настолько исхудал, что катышки грязи от ночного пота лежали у него между ребрами.

– Ты… Ты похож на человека, который хочет покончить жизнь самоубийством вместе со своей любимой болезнью.

– Наверное, ты права. У меня же чахотка. А значит, внутри у меня уже ничего не осталось, одна болезнь.

– Сердце-то у тебя еще бьется. Только твоя бактерия к нему ближе, чем я. С тех пор, как ты заболел, ты только о себе и думаешь. И дверцу, через которую я к тебе приходила, захлопнул. Да еще с такой злостью. Если б ходить мог, так точно бы меня бросил и из дому ушел.

– Это потому, что тройное самоубийство совершить не так просто. Я, ты, мой микроб.

– Нет, это было бы прекрасно. Зачем я должна смотреть, как ты со своей бактерией умираешь? Что из того, что твоя мать заразилась от своего мужа? У родителей было так, у детей – все по-другому.

– Так-то оно так. Я тоже так думал, пока не заболел той же чахоткой. Умерли-то они от нее. Вот и я все-таки заболел.

– Нет уж, лучше мне от тебя заразиться. Тогда бы ты перестал меня сторониться.

– Лучше о ребенке подумай.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что у тебя мать жива, а у меня нет. Вот ты и не хочешь меня понять.

– Опять ты за свое. Когда ты так говоришь, мне так противно становится – сама бы свою мать задушила!

С этим криком она бросилась на мужа, пытаясь поцеловать его в губы.

– Дай мне твоих микробов, дай мне!

Муж схватил ее за ворот. Жена дрожала, своими костлявыми руками он бросил ее на пол. Полы ее кимоно разошлись. Перед ним была ее пышная белая грудь. Такая мягкая. Муж упал, закашлялся, капельки слюны, смешанные с кровью, попали жене на правую грудь.

– Не давай ее дочке!

3. Болезнь жены

– Мама, мамочка!

– Здесь я, здесь, еще живая.

– Мамочка!

Дочка еще раз толкнулась плечом в дверь комнаты, где лежала ее мать. Потом заплакала.

– Нельзя. Мама болеет.

– Какой ты строгий!

Жена обреченно закрыла глаза и тяжело опустила голову на подушку.

– Мне тоже не разрешали входить в комнату, где лежала мать. Я плакал под дверью.

– И у нее такая же судьба.

– Судьба? Даже когда я умру, не говори так. Не люблю это слово.

Откуда-то доносился плач дочери. Прошел со своей деревянной колотушкой ночной сторож. Было слышно, как он железным прутом сбивает лед с пущенных по поверхности земли водопроводных труб.

– Ты ведь не помнишь свою мать?

– Не помню.

– Когда она умерла, тебе сколько лет было? Три года?

– Три.

– Ей тоже три.

– Мне кажется, что я когда-нибудь вспомню ее лицо.

– Если бы ты видел ее мертвой, обязательно запомнил бы.

– Да нет, я только помню, как толкался в дверь, за которой она лежала. Если бы мне разрешали туда заходить, тогда бы точно я ее не вспомнил.

Жена прикрыла глаза. Потом сказала:

– Жалко, что мы живем тогда, когда никто ни во что не верит. Родились, когда уже никто не думает о том, что будет после смерти.

– Да, для мертвых время очень неудачное. Но я знаю, что настанет совсем другое время – мы прозреем, и покойники будут счастливы.

– Да, я тоже верю.

Ей вспомнилось, как они когда-то уезжали с мужем путешествовать. И погрузилась в счастливые видения. Потом взяла мужа за руку.

– Послушай, – тихонько сказала она. – Я так счастлива, что вышла за тебя замуж. Ты ведь веришь, что я совсем не сержусь, что заразилась от тебя?

– Верю.

– Поэтому, когда девочка вырастет, пускай выходит замуж.

– Я понял.

– Тебе ведь пришлось настрадаться до того, как мы поженились? Ты ведь все время думал о том, что вот ты заболеешь такой же чахоткой, что и родители, что жена может заразиться от тебя, что ребенок тоже заболеет. Я была с тобой счастлива. Разве этого мало? Поэтому сделай так, чтобы дочка никогда не думала, что ей нельзя иметь мужа, не заставляй ее мучиться. Пускай выходит замуж с легким сердцем. Это мое последнее желание.

4. Дневник мужа

Не спит любимая…

Обнимешь – станет мягко.

Мама моя тоже была мягкой.

Слезы текут, дочери говорю:

«Стань хорошей мамой,

Стань хорошей мамой».

Если б знал я ее…

[1926]

Сын

Его мать соображала очень неважно.

«Моя мамочка уговаривает меня выйти замуж за одного человека, но только я уже обещала другому. Что мне делать?» – спрашивала Тадзуко у его матери, но та плохо соображала. Наконец она вроде бы поняла, что речь идет о ее собственном сыне. Но и это не произвело на нее впечатления –