Убийство-2 - Дэвид Хьюсон

Через две минуты они уже сидели в машине. Как только они отъехали от музея, Странге поставил на крышу проблесковый маячок, и дальше они двигались в синих всполохах и под вой сирены.

Желтый «фольксваген» был единственной машиной перед небольшой библиотекой. Рабен провел здесь уже почти час с выключенными фарами. Он сполз на сиденье как можно ниже и не спускал глаз с входа. Ждал. В его кармане лежал пистолет.

Это имя никак не давало ему покоя. Сконинг. Да, он определенно слышал его раньше. Даже мог представить его лицо. Такой же неуравновешенный смутьян, как и он сам. Крепкий и упертый.

Человек, который мог бы отзываться на имя Перк.

В бесплодных землях Гильменда имя и национальность мало что значили. Во всех армиях были такие мужчины, а иногда и женщины, которые кочевали по опасной зоне за линией фронта, говорили на многих языках, носили одежду, которая маскировала их истинное происхождение.

Солдаты спецназа не были единственными, кто умел действовать бесшумно и скрытно. Были при армии еще невидимки вроде Перка, стоящие как бы вне обычной иерархической структуры. Они пользовались правом свободного перемещения, не были обременены правилами ведения боя. Жесткие каноны военной жизни на них не распространялись.

Если бы только голова его нормально работала, он бы увидел этого человека и сразу бы все понял. Если бы…

Сзади показались огни. Рядом остановилась машина. Рабен вжался в спинку сиденья, не сводя глаз с окна.

Бородатый человек с жестким, безжалостным лицом. Военная форма, черный берет.

Рабен почувствовал, как закипает мозг. На мгновение он снова перенесся в тот день в Гильменде, услышал гром взрыва, крики мужчин, женщин, детей. Стрельба и пламя. Страдания и кровь. Картины вспыхивали в голове одна за другой, но он не мог отличить правду от того, что рисовало его воображение.

Человек в берете вышел из автомобиля. Он был высок и мускулист. Дойдя до двери в библиотеку, нажал на кнопку звонка.

— Эй! — крикнул он. — Есть кто-нибудь?

У него был громкий, твердый голос. Голос офицера.

— Привет, Сконинг, — сказал человек, открывший дверь. — Я не знал, придешь ты сегодня или нет. Ну ладно, тогда я пойду домой. Справишься здесь сам, как обычно.

Рабен видел, как Сконинг вошел в библиотеку, а второй человек зашагал прочь по улице. Когда его шаги стихли за углом, Рабен тоже покинул машину.

Перед входом он нащупал в кармане пистолет. Его пальцы почувствовали что-то еще. Он вынул предмет. Это оказалась игрушка Йонаса, которую мальчик вложил в руку Рабена, когда застал их с Луизой в беседке на пляже. Пластмассовый солдатик со свирепым лицом грозно держал меч. Вот и все, что у него осталось.

Рабен толкнул дверь. Она была не заперта. Впереди слышался стук тяжелых армейских ботинок по деревянному полу. Он пошел на звук и оказался в большом читальном зале. Ряды книжных полок, запах сырости, старого дерева и фигура, едва различимая в приглушенном свете ночных ламп. Сконинг направлялся к столам в глубине зала.

В помещении он казался еще мощнее; Рабен видел его широкую спину и сильные руки. Его густые непослушные волосы давно не знали расчески. Под мышкой он нес несколько увесистых томов, в другой руке — бумажный стаканчик.

Пройдя в самый дальний угол, Торбен Сконинг положил свою ношу на стол, включил лампу. Разложил перед собой книги, отхлебнул из стаканчика. Поморщился, потом зевнул. С руками, закинутыми за голову, и резкими, грубыми чертами лица он напоминал горгулью — уродливую, гротескную, злую, с густой рыжей бородой и белыми волчьими зубами.

Когда он открыл глаза, он увидел перед собой Рабена.

Решение вернуться в министерство по улице, минуя опостылевшие лабиринты коридоров, было ошибкой. Информация разлеталась моментально. Перед входом в здание уже толпились репортеры и операторы с телевидения. Бук протискивался через них, не говоря ни слова, глядя прямо перед собой и пытаясь думать о тех сферах его жизни, которые не были связаны с Копенгагеном. О Марии и детях. О фермах и финансах кооперативного хозяйства. Однако это было трудно. Попросту невозможно.

— Бук! — закричал ему один из репортеров. — Министр обороны опровергает все ваши обвинения. Вы готовы принести извинения?

Наконец он добрался до входа, где охранники остановили толпу журналистов, вошел в здание и поднялся к себе.

Там он сел на диван и включил телевизор. Главная тема вечернего выпуска новостей не стала для него сюрпризом.

— Томас Бук провел всего одну неделю на посту министра юстиции, однако после беспрецедентного политического промаха наши обозреватели описывают его будущее как крайне неопределенное. Аналитики ожидают, что Народная партия завтра же выдвинет вотум недоверия Буку, и, если он будет поддержан другими партиями, правительству придется искать новую кандидатуру на пост министра.

Карина снова говорила по телефону, на этот раз шепотом. Он не стал прислушиваться.

— Также предполагается, что Народная партия использует кризис для ужесточения антитеррористического законопроекта…

В кабинет вошел Плоуг, тут же кинулся к Карине:

— Вы связались с этой вашей журналисткой?

— Она не отвечает. Я оставила ей сообщение.

— Великолепно! Вы хоть понимаете, что это была ловушка? Россинг сам подослал ее к нам, а мы с радостью заглотили крючок.

Она не ответила. На экране появился Флемминг Россинг. Бук и двое его помощников не отрывали глаз от телевизора.

Министр обороны, в элегантном сером костюме, белоснежной сорочке с алым галстуком, пребывал в прекрасном настроении и улыбался в объектив кинокамеры.

— Клевета никому не нравится, — заявил он интервьюеру. — Поэтому я с облегчением узнал, что министра юстиции попросили отозвать его безосновательные ужасные обвинения.

Бук в сердцах выключил телевизор.

— Это я виноват. Не хочу, чтобы вы упрекали себя. Россинг правильно сказал. Я надавил на Монберга слишком сильно. Я ни на секунду не задумался о его состоянии. Ни на секунду.

— У вас была серьезная причина задавать ему вопросы!

Как ни странно, это сказал Плоуг, чем очень удивил министра.

— Да, но…

— И насколько нам было известно, Монберг шел на поправку, — продолжал Плоуг. — Он должен был решить ряд серьезных вопросов. Но они так и остались нерешенными.

— Нет. Это уже не так.

— Могу я называть вас Томас? — Плоуг украдкой бросил взгляд на Карину. — Она ведь называет.

— Конечно, если хотите.

Чиновник сделал глубокий вдох:

— Вы совершенно не похожи на министра. Нет у вас этой стати, вальяжности, утонченности, в конце концов. — Плоуг был очень взволнован. — Но, клянусь Богом, вы самый честный, порядочный и открытый человек из всех министров, которых я видел на Слотсхольмене за годы службы здесь. И я не позволю этим… — Его рука взметнулась, указывая на здание парламента и дворец Кристиансборг. — Этим… прохвостам утопить вас. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помешать им.