Лучше подавать холодным - Джо Аберкромби

Колосья в пояс высотой тут же начали хлестать его, ставить подножки и хватать за ноги. Не успел он сделать и пяти шагов, как шлепнулся, взвизгнув, на живот в мокрую пшеницу. Выругался, приподнялся и обнаружил, что потерял при падении башмак.

– Чертова пшеница!

Только начал его искать, как до слуха донесся барабанный топот копыт. Вскинув голову, Морвир, к великому ужасу своему, увидел дюжину всадников, вылетевших из той самой рощи, куда он так стремился, и галопом несущихся на него, угрожающе опустив копья.

Он задушенно вскрикнул, развернулся и, оскальзываясь, прихрамывая на босую ногу, побежал обратно к щели, выбраться из которой стоило ему стольких страданий. Сунул в нее ногу, взвыл от боли, прищемив нечаянно мужское достоинство. Топот копыт сделался громче, и спина у него похолодела. Всадники были уже шагах в пятидесяти. Страшные выпученные глаза, оскаленные зубы – человеческие и конские, сверкающий в первых солнечных лучах металл, летящие из-под копыт обрывки пшеничных стеблей… Нет, ни за что ему не успеть пропихнуть в щель несчастное, измученное тело. Сейчас его растопчут… бедный, кроткий Кастор Морвир, который только и хотел, что…

Угол сарая внезапно взорвался пламенем. Без всякого звука, кроме треска ломающегося дерева. Рухнула наземь объятая огнем балка, полетели, кружась, во все стороны обломки досок и погнутые гвозди. В поле ринулась воздушная волна, неся искры и щепки, разметала соломенную скирду, всосала в себя пыль, зерна, клочья сена. Среди полегших под ее напором колосьев взору вдруг открылись два объемистых бочонка, которые стояли прямо на пути скакавших к сараю конников. Изнутри вырвались огненные язычки, на глазах бока бочек начали обугливаться.

Затем правый ослепительно полыхнул, и через мгновение то же произошло с левым. К небу взметнулись два огромных фонтана земли. Передняя лошадь, оказавшаяся между ними, как будто замерла на скаку, вздыбилась, после чего разлетелась на куски вместе с седоком. Участь остальных конников осталась неведомой из-за накрывшего их облака пыли, но, надо полагать, повезло им не больше.

Сильнейший порыв ветра прижал Морвира к стене, трепля порванную рубашку и волосы. Следом донесся грохот двойного взрыва, сотрясший его так, что клацнули зубы. Пронеслись по воздуху, словно отброшенные капризным младенцем игрушки, две лошади, скакавшие по краям цепи и оставшиеся более или менее целыми. Одна рухнула наземь близ рощи, откуда выехали всадники, украсив посевы кровавыми брызгами.

По стене сарая забарабанили комья земли. Пыль начала оседать. Глазам открылся выжженный среди поля участок, по краям которого слабо тлели мокрые колосья, испуская едкий дымок. С неба еще падали тут и там обугленные деревяшки, горящая солома, куски человеческой и конской плоти. На ветру безмятежно кружился пепел.

Морвир все это время простоял с зажатой в щели ногой, пораженный холодным ужасом до глубины души. Что это было – гуркский огонь? Или нечто более темное… магия? Он только успел снова вырваться из щели на свободу и нырнуть с головой в пшеницу, как из-за угла сарая кто-то вышел.

Ишри, гурчанка. Коричневый плащ на ней горел. Она, казалось, заметила это, только когда огонь едва не лизнул ее в лицо. Без всякой спешки стянула плащ, бросила его на землю, оставшись в одних повязках от шеи до ступней, похожая в них, белоснежных, не тронутых огнем, на какую-нибудь древнюю королеву пустынь, забальзамированную и готовую к погребению.

Она смерила долгим взглядом рощу, медленно покачала головой. Улыбнулась и весело сказала что-то по-кантийски. Языками Морвир в совершенстве не владел, но понял это как: «Ты еще можешь, Ишри». Затем черные глаза ее устремились на пшеницу, где он прятался, и Морвир поспешно пригнул голову к земле. Гурчанка повернулась и исчезла за углом сарая, из-за которого вышла. До него донесся тихий смех.

– Ты еще можешь…

У Морвира оставалось лишь одно желание, неодолимое, но абсолютно, по его мнению, оправданное, – бежать не оглядываясь. Поэтому он пополз меж окровавленных колосьев прочь, к роще, едва дыша, с трудом передвигая руки и ноги, подгоняемый мучительным страхом.

Монца отдернула Кальвец. Лицо наемника страдальчески исказилось, он захрипел, схватился за небольшую рану на груди. Сделал неуверенный шаг вперед, поднимая свой короткий меч с таким усилием, словно весил тот с наковальню. Она метнулась влево и нанесла колющий удар под ребра, пробив кожаную куртку. Он повернул к ней голову. По лицу его пробежала дрожь, на шее вздулись жилы. И, едва она снова выдернула меч, он упал, словно только клинок и удерживал его на ногах.

Обратил к ней взгляд.

– Скажи моей… – прошелестел.

– Что?

– Скажи… ей… – Изо рта у него хлынула черная кровь, наемник вытянулся на полу и больше не шевелился.

Тут Монца его вспомнила. Баро… или Паро… имя точно заканчивалось на «о». Вроде бы родственник старины Сволле. Она видела его в Масселии, после осады, после того уже, как разграбили город. Он смеялся над какой-то шуткой Бенны. А ей было не до шуток. Они убили Хермона, украли его золото. И смеяться не хотелось, потому-то она и запомнила этот момент.

– Варо? – пробормотала она.

Что за шутка-то была?..

Она услышала скрип половицы и заметила движение как раз вовремя, чтобы успеть упасть, неловко, ударившись об пол головой. Потом вскочила на ноги, но комната накренилась, отбросила ее к стене, и Монца пробила локтем окно, чуть не выпав из него. Со двора доносился шум сражения – рев, топот, лязг оружия.

Сквозь свет, сиявший в голове, она увидела что-то летящее в нее, метнулась в сторону, и оно стукнуло в стену. В лицо ей брызнула штукатурка. Монца с криком замахнулась на темную фигуру мечом, но увидела, что в руке ничего нет. Кальвец куда-то подевался.

В окне появилось лицо.

– Бенна? – Изо рта у нее вытекла струйка крови.

Не до шуток. Что-то мощно треснуло ее по спине и сбило с ног. Тускло блеснула булава. Над Монцей замаячило оскалившееся лицо. Вокруг горла нападавшего вдруг захлестнулась цепь, вздернула его кверху. Комната перестала качаться, и Монце, у которой шумело в голове, кое-как удалось сесть.

Цепь оказалась в руках у Витари, шарахавшейся вместе с наемником от стены к стене. Он отбивался локтем одной руки, держась второй за удавку. Но Витари, глаза которой превратились в узкие, горящие яростным огнем щели, затягивала ее все туже. Монца с трудом поднялась на ноги, поспешила к ним. Наемник принялся нашаривать на поясе нож, но она опередила, удержала его руку своей левой, правой сама выхватила нож и начала тыкать в него.

– А… а… а… – Хлюпанье, скрип, брызги слюны в лицо, ее глухие вскрикивания, хрипы наемника, рычание Витари. Животные звуки, мало отличающиеся от тех, которые они издавали бы, трахаясь, а не убивая друг друга. Стон, скрип, хлюпанье. – А… а… а…

– Хватит! – прошипела Витари. – Он готов.

– Уф.