Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

– Святые небеса! Что с вами?

– Ничего. – Она выдернула руку и обратила ко мне суровое лицо. – Вам ведь все равно, не правда ли?

– Да что не так? Боже правый, если я что-то не так понял…

– О нет, – говорит она, овладев собой. – Все вы правильно поняли. С той самой минуты, как увидели меня в «Бревурте». Ага. Вы подумали: «Вот штучка, которую стоит оседлать. Да, сэр, первый класс, я бы ею попользовался».

– Конечно, я так подумал, – отвечаю я, немного сбитый с толку. – Как и вы, не так ли?

Вопрос остался без ответа.

– Именно так вы всегда смотрите на женщин, правда же? Красивое лицо? Если даже не очень – не страшно. Остальное – талия, бедра, груди, ноги – вот что имеет значение. Оу-кей. А согласна ли она? Если согласна, то чего это будет мне стоить? Могу я заполучить ее даром? Что для этого нужно?

Презрение, звучащее в ее голосе, задевало и удивляло меня. Мне показалось, что она вся пылает.

– Ну же, я только недавно пообедал и предпочел бы не слушать про то, какими похотливыми скотами оказались ваши любовники, ведь опыт подсказывает мне, что женщины поступают точно так же! Ведь в нашем отдельно взятом случае интерес ваш ко мне не носил чисто сентиментального характера…

– Откуда вам знать?

Это было слишком.

– Ах, бросьте! Вы тоже не милый солнечный лучик, скажете нет? Разве не доставляли вам удовольствие наши ночные вахты? Из вашего поведения я могу судить, что да… Так какого черта вы затеяли этот разговор? Моя вина в том, что я не распевал серенад под вашим иллюминатором или не предоставил доказательств бессмертной любви? Разве не вы сами сказали, что… Ну, что это было частью деловой сделки, ведь так?

Она стояла вполоборота, и чтоб мне лопнуть, если не заплакала снова. Да, она в самом деле рыдала, причем слезы текли и из-под повязки. Господи, поди пойми этих женщин!

– Ну, я не хотел сказать, что… – начал было врать я, пытаясь ее утешить, но Кэнди вскинула руку.

– Нет. Вот этого не надо. Оу-кей. – Она глубоко вздохнула. – Вы совершенно правы. Ага. Я сваляла дурака.

Я отказывался поверить. Нет, только не она. По мне сходили с ума многие странные женщины, но именно этой я никогда не приписал бы способности думать о чем-то ином, кроме хлеба и зрелищ. Она ведь не давала повода думать, что что-то не так… По крайней мере, до настоящего момента…

– Больше всего я ругаю себя за то, что потратила время, – спокойно заявляет она. – Никогда не подумала бы, что клюну на это – только не с вами. Но на какой-то миг я ощутила ту печаль, которую почитала… давно умершей. Печаль о ком-то, кого я нежно любила много-много лет назад. О, да, я любила. Но все кончилось… в такую вот ночь, как сейчас – тихую, теплую и прекрасную…

Волосы вдруг зашевелились у меня на затылке. Говорила не миссис Кэнди – и голос и речь стали другими. Гнусавый американский выговор исчез.

– … в ночь, когда я чувствовала себя счастливейшей на свете, потому что мой любимый мужчина обещал вызволить меня из рабства, и я спешила к нему с радостью в сердце, в тот сад в Санта-Фе…

Несколько мгновений я ничего не понимал, а потом догадка обрушилась на меня, как молот. Но вместо того, чтобы действовать так, как я повел бы себя при физической угрозе – вдарился бежать, скорее всего, – невозможность всего сказанного, когда смысл его дошел до моего сознания, приковала меня к месту. Мне не удалось пошевелиться, даже когда она взмахнула шарфом и за спиной моей раздался топот ног. Я понял, что нахожусь в страшной, смертельной опасности. Но было слишком поздно.

Сильные пальцы сжали мне горло и запястья, вонючие, скользкие тела замелькали вокруг, кошмарные размалеванные физиономии замерцали в лунном свете. Едва я раскрыл в крике рот, в него воткнули кляп, прихватив сверху повязкой. Когда мне в руки врезались сыромятные ремни, я дернулся, давясь собственным воплем, но им потребовалась лишь секунда, и вот я уже стоял между двух полуголых воинов, угрожающих мне ножами. Выпученными от ужаса глазами я воззрился на нее, не веря, что эта кошмарная, невозможная вещь могла произойти. Этого не может быть, потому что… потому что не может!

Она не двигалась. Стояла, высокая и стройная в лучах луны, держа в руке шарф. Потом взяла и сняла со своего лица повязку. Глаз под ней был совершенно цел и здоров. Кэнди на миг прикрыла его ладонью, потом потрясла головой и приблизилась, поднеся лицо почти вплотную к моему.

– Ну, вглядись хорошенько, – говорит. – Я – Клеония.

Нет, вздор, это не может быть правдой! Клеония осталась… Нет, через двадцать пять лет? Клеония была среднего роста, худощавая, а в этой женщине добрых шесть футов, она крупного сложения, с округлым лицом, большим ртом… Да ведь Клеония была темнокожей! Отказываясь верить, я вглядывался в эти горящие черные глаза, а потом уловил вдруг в зрелых чертах женщины средних лет проблеск того чистого, как у монахини, личика из своего далекого прошлого; я понял, что этот оливковый цвет – не что иное, как косметический крем, наложенный поверх кожи окторонки, а чертова повязка на глазу оказалась способна до неузнаваемости изменить облик… Но голос, манеры, все ее поведение так кричаще отличали ее от той девушки, которую я… я… И когда память о том, что я сделал, обрушилась на меня лавиной, она запела тихонько: «En passant par la Lorraine, avec mes sabots…» И ком ужаса подкатил к самому моему кляпу.

– Теперь ты узнал меня? Ту девчонку, которую продал в Мексику? Наверное, не было даже нужды в этом, – она указала на повязку. – Конечно, как должна выглядеть женщина, двадцать пять лет томившаяся в рабстве у навахо? Да она должна быть уже мертва, но если даже ей посчастливилось выжить, то это будет сморщенная, скрюченная старуха, отвратительная оболочка прежнего живого существа, – голос звучал сдавленно, – жалкий безумный призрак, истерзанный побоями, голодом и страхом того ада, через который ей довелось пройти!

Глаза Клеонии горели, как угли, ладонь с выставленными вперед ногтями дернулась к моему лицу. По щеками текли слезы, слезы ненависти и гнева.

– Ублюдок! Грязный, мерзкий, подлый, трусливый, злой, жестокий… жестокий… жестокий!

Крик перешел в сдавленный всхлип, и рука с приготовленными к бою ногтями дернулась к ее собственному лицу, чтобы сдержать рвущиеся из горла рыдания. Успокоившись, она вытерла слезы и снова посмотрела на меня.

– Такой она должна была стать, – зашептала Клеония. – Старой, презренной развалиной. Совсем не похожей на роскошную миссис Кэнди! Нет, даже если бы тебе пришла бы в голову фантазия представить, как должна выглядеть сейчас Клеония, ты никогда на нарисовал нечто подобное миссис Кэнди. И вряд ли бы узнал в последней восемнадцатилетнее дитя, которое продал за две тысячи долларов священнику из Санта-Фе.

Значит, проболтался, подлый иудушка! Мне стоило догадаться. Но нет, все это невозможно, это просто ночной кошмар. Этого не может, не должно быть… Клеония…

– Но я должна была убедиться. О, я должна была убедиться! – Она снова надела повязку на глаз. – Так появилась миссис Кэнди. Мистер Комбер – такое было имя, да? Как часто я размышляла – ждала, ненавидела и размышляла, – что же сталось с ним? И вот через двадцать пять лет узнаю, что это был сэр Гарри Флэшмен, английский джентльмен. Я отказывалась поверить… пока не приехала в Нью-Йорк, чтобы убедиться лично. И я тебя узнала… ведь ты не переменился, нет-нет! Все тот же красавец, обольститель и подлец, который использовал меня, лгал мне, предал меня… Ты совсем не изменился. Но тебе ведь не приходилось быть пленником в руках дикарей, забитым, бесправным рабом. Пока не приходилось.