Ленинград-43 - Влад Савин

На фланге далеком, сметая заслоны,

Покатят стальною лавиной вперед!

Те самые свежие три батальона,

Мы им обеспечим маневр и обход!

Обещанная помощь подошла к нам уже в темноте. А тогда прилетели наконец штурмовики, и немцам резко поплохело. По нашему указанию, Ил-2 прошлись над дорогой, а затем и над лесом, стреляя эрэсами и рассыпая дождем кумулятивные бомбы — после чего там вдали что-то горело и взрывалось, видно было даже отсюда. После была еще нудная — иного слова нет! — перестрелка с несколькими «пантерами», прячущимися за горелым и дымящим железом, результатом было мое беспокойство за остаток боекомплекта — когда назавтра стали осматривать поле боя, то среди сгоревших и подбитых нашли один совершенно исправный танк с открытыми люками, экипаж ночью убежал к своим, решив не испытывать судьбу. И немецкая пехота, оставшись без поддержки брони, как-то сразу растеряла весь напор и перебежками, а то и ползком, оттянулась до дороги, а дальше по кювету — и в лес; а кто-то и встал с поднятыми руками, но таких было очень немного, эсэсовцы в плен предпочитали не сдаваться до самого последнего дня. Меня еще удивило, что у всех пехотинцев-эсэсовцев были автоматы — не «шмайсеры», а похожие на наши АК, — и двойной комплект пулеметов, и фаустпатроны почти у половины убитых. Фрицам не хватило совсем немного, чтобы завязать ближний бой при своем численном превосходстве и лучшем вооружении — в нашей роте автоматчиков, от которой после боя осталась в строю едва половина, у бойцов были ППС.

А после подошла свежая мехбригада. И артиллеристы — дивизион 152-миллиметровых. И кажется, я еще слышал канонаду на востоке — после я узнал, что «Викинг» была одной из трех дивизий корпуса СС, наступающей на его левом фланге. Но наступления не вышло — наутро, после артиллерийской перестрелки и еще одного налета штурмовиков, немцы откатились на юг.

Ну и помню еще интервью с американцем, которого я перед боем оставил со связистами, приказав не покидать безопасного места. Каким лешим он оказался в расчете 57-миллиметрового противотанкового, да еще того самого, которое подбило «короля»? Помогал орудие ворочать и снаряды подавал. Отругал я его, конечно, и написал представление — медаль «За отвагу» этот Хемингуэй точно заслужил! Попросил, если случай представится, передать привет их герою Ренкину и сказать, что шесть «королей» никто из нас подбить не смог, но по два на каждый из восемнадцати экипажей точно выходит. А Хемингуэй очень удивился, узнав, что я не кадровый военный, как он думал, а бывший учитель, призванный из запаса.

— Теперь вы, конечно, дослужитесь до генерала, мистер Цветаев? Вас ведь наверняка повысят за этот бой?

— До Победы еще дожить надо, — отвечаю, — и не зарекаться сейчас, примета есть такая, чтобы не сглазить. Но пока не собираюсь. Война кончится — и я назад, в свой Тамбов, учителем.

— О, мистер Цветаев, я представляю, чему и как вы будете учить своих учеников!

Берлин. Кабинет рейхсфюрера. Через две недели, первое февраля 1944.

В рейхе можно было найти и беспартийного фельдмаршала, в отличие от СССР. Поскольку «вооруженный отряд Партии» в лице СС создавался в дополнение, а не вместо германской армии, имеющей славную боевую историю, традиции и знамена (с выигранными войнами было не очень, в отличие от отдельных сражений, но это частности).

Но, пока Германия побеждала, беспартийные генералы охотно кричали «зиг хайль», ну а фюрер соглашался с приостановкой партийности в процессе воинской службы. Правда, с недавних пор (после Сталинграда), принадлежность к НСДАП в вермахте стала поощряться, и еще появилось такое неприятное явление, как кригс-комиссары, с полномочиями не только власти, равной командирской, но даже с правом арестовать, а в исключительном случае и расстрелять на месте любого чина, действие которого сочтут изменническим. Что вызвало в военной среде ворчание, что «армия превращается в подобие СС», с лавочниками и мясниками вместо потомственных офицеров в двадцатом поколении: «Куда катится мир? Скоро нас заставят, по примеру СС, обращаться к друг другу на ты или камрад вместо герр,[28]и в монахов превратят, запретив жениться!»[29]Отношения между вермахтом и СС даже в лучшие времена были далеки от идеала, и не было большего наказания для эсэсовца, чем быть временно прикомандированным к армейцам — впрочем, обратное также было верным, исключения были крайне редки.

Генерал-лейтенант еще старой германской армии Пауль Хауссер был как раз таким исключением, добровольно примкнув к нацистам еще до прихода их к власти. Ветеран еще той, прошлой войны, имеющий за нее девять боевых наград, он командовал фронтовыми ваффен СС, начиная с польского похода. Сначала победы — а затем косяком пошли неудачи. Второй танковый корпус СС, разбит русскими во время зимнего наступления и в тылу восстанавливал боеспособность до Варшавы, где вместо подавления восстания был втянут в очень тяжелые бои на Висле. Впрочем, там тяжело было всем — в Первом корпусе дивизия «Тотенкопф» была избита так, что в вермахте шутили, «Мертвая голова» оправдала название, поскольку живых голов в ней не осталось! Снова переформирование, пополнение — и корпус бросили в бой. О результате которого камрад Хауссер и должен был доложить сейчас, без всякого торжества.

— Фюрер взбешен, Пауль. Впрочем, нынче это его обычное состояние. Однако же он был убежден, что твой корпус — это как Старая гвардия Наполеона: когда ее посылают в бой, то после не спрашивают, победа или поражение, результат ясен. Даже Прохорово и Варшава не поколебали его уверенность, ведь по докладам, официально подтвержденным, в обоих случаях вы вели бой с танковой армией русских и отступили в полном боевом порядке, нанеся врагу тяжелейшие потери. Но то, что вы позволили себе сейчас, переходит все границы!

— Генрих, в этот раз наш доклад наиболее близок к истине. Поскольку мы не были разбиты и дисциплинированно отошли, ситуация была далеко не критичной. Даже нельзя сказать, что мы потерпели поражение, скорее «непобеда». Я честный солдат, далекий от интриг — но хотелось бы знать, кто меня обвиняет в этот раз. Я этого не забуду.

— Вряд ли ты до него дотянешься, Пауль. Вот — эту газетенку прислали из Швейцарии, перепечатка из американской, репортаж некоего Хемингуэя с русского фронта, про «триста спартанцев нашего времени, которые сумели победить» — бой с русской танковой армией. Я тебя разочарую, Пауль, если верить этому писаке — а тому есть все основания, уж ты прости, я проверил по своим каналам! — вашим противником в первый день был всего лишь один русский танко-самоходный полк, усиленный одним пехотным батальоном: тридцать боевых машин, из которых почти половина легкие — и это против свежей дивизии «Викинг» полного состава и 501-го тяжелого батальона, почти триста танков и штурмовых орудий, из которых четыре десятка — это новейшие «тигр-Б». Но вы и ваши подчиненные столь «грамотно» командовали, что дивизия «Викинг» понесла тяжелые потери, причем 501-й батальон был уничтожен полностью, после чего вы даже не попытались атаковать, перехватить инициативу! А «крупные силы русских», на которые вы ссылаетесь, подошли лишь на следующий день. Как это понимать, Пауль? Германия дала вам лучшее, что у нее есть — и вы настолько бездарно этим распорядились?